Лондон по Джонсону. О людях, которые сделали город, который сделал мир
Шрифт:
И если испанцы попытаются вторгнуться опять, они столкнутся с народом, способным одолеть превосходящего врага, как англичане одолели французов при Азенкуре. «О нас, о горсточке счастливцев, братьев!» — говорит король накануне битвы, формулируя английское понимание героического — горстка героев против орды, — которое сослужило Англии добрую службу с эпохи Наполеоновских войн до Второй мировой войны.
И поскольку это было время тревоги о судьбах монархии и страха перед тем, что может случиться после смерти королевы-девственницы, Шекспир, естественно, играл этими страхами, чтобы подогревать интерес публики, но последний акт был всегда оптимистическим.
Может, это связано не только с политикой
Мы никогда не узнаем о том, кто такая «смуглая леди» в его сонетах, и не сможем сказать, что он имел в виду, оставляя в своем завещании Анне Хэтэуэй «вторую по качеству кровать».
Но мы знаем кое-что важное: он прошел через многочисленные трудности, чтобы получить родовой герб, он дважды возвращался в упрямствующую геральдическую палату и проявил большую изобретательность, притязая на родство с семьей Арден, которая считалась покруче, чем семья Шекспир.
Другими словами, он был не только величайшим сочинителем, пишущим на английском языке, он был еще и немножко снобом. Он был богемный актер-писака, который общался со всякими пьяницами, головорезами и проститутками, однако закончил свои дни во втором по величине доме в Стратфорде с пятью фронтонами, десятью каминами и фасадом длиннее двадцати метров. В мае 1602 года он заплатил колоссальную сумму в 320 фунтов за 107 акров (43,3 га) земли в старой части Стратфорда с коттеджем на Чепел-лейн, а в 1605 году заплатил 440 фунтов за откуп на церковную десятину в Стратфорде, что обходилось ему по 60 фунтов в год и составляло лишь пятую часть вероятного дохода.
По стандартам того времени, он умер богатым человеком, его жизнь была триумфом предпринимательства, и герб ему нужен был для того, чтобы доказать это. Его произведения распространялись по миру на кораблях купцов-авантюристов Елизаветинской эпохи и способствовали укреплению на века идеологии «английскости»: с заниженной самооценкой, со скептическим отношением к конституционным изменениям, с почитанием монархии и деревенского уклада и способностью перепить любой другой народ.
Расцвет творчества Шекспира совпал с периодом зарождения империи, и для народа, который стал считать себя богоизбранным, он приобрел статус — которого и сегодня еще не утратил — лучшего писателя в мире. Он ввел в язык более 2500 слов, и, чтобы доказать его вездесущность в нашей речи и мыслях, я познакомлю вас с тем, что написал, признавая эти его заслуги, Бернард Левин. Попробуйте прочесть это вслух.
Если вы не можете понять мои доводы и говорите «это для меня латынь», то вы цитируете Шекспира; если вы утверждаете, что кто-то «святее святого», то вы цитируете Шекспира; если вы вспоминаете, как вы были молоды-зелены, вы тоже цитируете Шекспира; если вы действуете скорей с жалостью, чем с гневом, если вы принимаете желаемое за действительное, если и след простыл у вашей собственности — вы цитируете Шекспира; если вы не уступаете ни на йоту или страдаете от черной зависти, если вы нарушаете данное слово, если вы лишаетесь дара речи, если вы надежная опора, ослеплены обманом, попали как кур во щи, нахмурили брови, из нужды делаете добродетель, настаиваете на игре по правилам… говорите, что вам все одно — вы цитируете Шекспира.
Да, вы цитируете Шекспира, а конечно же не Фрэнсиса Бэкона. Никогда не мог понять, как можно утверждать,
Конечно, он был выдающимся человеком и великим ученым, который умер от простуды, после того как нафаршировал курицу снегом. Но нет никаких доказательств того, что он писал пьесы Шекспира, да и вообще Шекспир относился к науке, или, как тогда говорили, «философии», на редкость легковесно.
Как пренебрежительно говорит Гамлет своему соученику, студенту Виттенберга, когда они ищут призрак: «Есть многое в природе, друг Горацио, Что и не снилось нашим мудрецам».
Известна знаменитая путаница в хронологии: Шекспир упоминает часы в Риме времен Юлия Цезаря, когда их быть не могло. Но у его публики не было наручных часов, они не знали о функции сердца и легких, они не знали, почему яблоко падает с дерева вниз, к центру Земли, и им было трудно находить путь в океане без понятия о долготе.
Когда в начале XVII века они шли домой через Лондонский мост после трехчасового шекспировского спектакля, они видели мир, который технологически мало отличался от мира короля Иоанна за четыре века до этого. Конечно же изменилась мода, и люди носили круглые гофрированные воротники, и хвастались брекетами, и курили трубки, набитые табаком из Нового Света, но их дома по обеим сторонам реки все еще отапливались углем и дровами, а нечистоты уборных сбрасывали прямо в реку, баржи внизу приводили в движение не чем иным, как мышечной силой, и ужасные мертвые головы все еще торчали на шестах.
Голландец по имени Петер Моррис установил на мосту водяной насос, который при помощи лопастей поднимал воду из реки, — чем вряд ли можно было удивить Аль-Джазари, установившего подобное приспособление в Дамаске в XII веке. Дома, улицы, санитарное состояние, транспортная система — почти все было еще устроено, как в Средневековье.
Но лондонские купцы становились все более предприимчивыми и конкурентоспособными и требовали все лучших технологий. Время — деньги, и им понадобились хронометры, более эффективные, чем примитивные устройства на веревочках. Им понадобились мушкеты получше, чтобы стрелять в упорствующих аборигенов; им нужны были компасы получше, чтобы их корабли не тонули.
«Знание — сила», — говорил Бэкон и настаивал на создании Министерства науки. Хоть он и не писал пьес Шекспира, как мне кажется, но ко времени своей смерти в 1621 году своей энергией и энтузиазмом он проложил путь научной революции XVII столетия.
Именно научная революция, которая, в свою очередь, привела к промышленной революции, стремительно вознесла Англию выше всех конкурентов и превратила Лондон в столицу мировой империи.
А научную революцию толкала вперед та же самая сила, что и шекспировский театр, — сумасшедшая жажда славы, признания и денег, которую испытывала кучка очень амбициозных лондонцев.
Честолюбие рождает гигантов — таких как Марло и Шекспир. Так же возник и еще один выдающийся талант, которого потомки чуть не позабыли насовсем.
Роберт Гук
Величайший изобретатель, о котором вы никогда не слышали
К среде 5 сентября 1666 года все было кончено. Огонь угас, как будто боги пресытились своим пиром разрушения. Не было больше средневекового Лондона. Впервые за 1600 лет Лондон встретил наконец врага более мощного, чем нормандцы, датчане, саксонцы, — человека, который в одиночку сжег дотла больше зданий и уничтожил больше источников средств к существованию, чем сама Боудикка.