Лондон
Шрифт:
Что до физического аспекта их брака, то и он, по ее уверенному мнению, не мог оказаться лучше. Правда, она с улыбкой вспоминала первые дни. До чего они были праведны, нерешительны! С какой серьезностью старались следовать правилам и превратить свою близость в священнодействие! Вскоре именно она решилась взять на себя ответственность.
– Ну и распутница же ты! – заметил он с немалым удивлением.
– Я вынуждена кое в чем признаться, – отозвалась она.
И много раз с тех пор их духовник с улыбкой, которой они не видели, налагал на них небольшую епитимью и отпускал грехи.
Теперь у Роуланда появилась возможность себя показать. Если организованное Томасом собеседование пройдет успешно,
Было и другое утешение. Как бы ни относилась ко двору Сьюзен, она понимала, что это неизбежное зло и придворные суть только слуги. За ними маячила фигура первостепенной важности, чьему делу они и служили. Друг отца, покровитель брата, человек, в любви и доверии к которому ее воспитали.
Добрый Генрих, благочестивый король английский, глава дома Тюдоров.
Династия Плантагенетов потерпела крах в ужасной череде семейных раздоров между домом Ланкастеров Джона Гонта и соперничавшим домом Йорков – это было названо Войнами роз. Убили стольких принцев, что всплыл малоизвестный валлийский род, случайно сочетавшийся браком со старым королевским домом. Истребив в сражении при Босворте пятьдесят лет назад последнего Плантагенета, Ричарда III, отец Генриха возвел на английский престол династию Тюдоров.
Сьюзен все еще помнила день, когда за год до кончины отец взял ее ко двору, – ей исполнилось пять лет; она не забыла великолепия человека, шествовавшего через огромный зал. Генрих был истинный великан с широкой грудью, в отделанной драгоценными камнями рубашке и округлых наплечниках. Рейтузы плотно облегали могучие ноги атлета; между ними, подчеркивая мощь его мужского достоинства, выступал гульфик. Сьюзен обмерла, когда огромные ручищи вдруг подхватили ее, вознесли высоко, и она обнаружила, что смотрит прямо в крупное, красивое лицо с широко расставленными веселыми глазами и ровно обрезанной рыже-каштановой бородой.
– Вот она, значит, какая, твоя малышка!
Могучий монарх улыбнулся, поднес ее ближе и поцеловал. А Сьюзен, хоть и была мала, уверилась в том, что видит перед собой мужское совершенство.
В Европе не нашлось бы принца краше Генри Английского. Пусть Англия была невелика; ее население, не достигавшее и трех миллионов, было впятеро меньше того, что проживало в ныне объединенном королевстве Франции, но Генрих VIII с лихвой и запросто сглаживал недостачу. Умелый спортсмен, искусный музыкант, человек образованный, неутомимый строитель дворцов, он воплощал в себе эпоху Возрождения. При Флоддене его войска разгромили скоттов; на «Поле золотой парчи» [48] он заключил показательно пышный мир с не менее великолепным королем Франции. Важнее же прочего было то, что в эпоху величайшего за тысячу лет кризиса христианства Генри Английский отличался набожностью.
48
Находится в Балингеме, неподалеку от Кале (тогда территория английской короны). Прозвание, которое получили место и сама эта встреча из-за необыкновенной роскоши свиты обоих королей.
Генрих только начинал править, когда Мартин Лютер выступил со своим религиозным протестом в Германии. Первоначальные требования лютеран реформировать Церковь быстро переросли, подобно былым претензиям английских лоллардов, в серьезнейший вызов католической доктрине. Вскоре эти протестанты уже отрицали таинство евхаристии и надобность в епископах, а также призывали священников вступать в
Что же касалось недавних разногласий Генриха с папой по поводу жены, то Сьюзен, как многие набожные жители Англии, глубоко сочувствовала королю.
– По-моему, он делает все, что может, оказавшись в очень трудном положении, – заявляла она.
Да и дело все еще можно было уладить.
– Я не готова судить его пока, – сказала она.
Перед Хэмптон-Кортом раскинулся огромный сад, типичный для таких сооружений, – хитросплетение парков, бельведеров, зеленых беседок и укромных мест, которые король Генрих, любивший такие виды, украшал всевозможными геральдическими тварями, солнечными часами и прочими изделиями из расписанного дерева и камня.
Сьюзен, прогуливаясь вдоль высокой зеленой изгороди, которая окружала один такой сад, услышала пресловутый шепот совершенно случайно. Затем ей почудился смешок.
Дэниел Доггет стоял на причале Хэмптон-Корта, смотрел на свою приземистую и коренастую жену с ее крепышом-братом и прикидывал.
Было тихо. По воде скользили белые лебеди, а рядом покачивались черные водяные курочки, словно этому лету не будет конца.
Дэн Доггет был великаном. Два века прошло с тех пор, как Барникель Биллингсгейтский навестил сестер Доггет в Бэнксайде и наградил одну ребенком. Дитя унаследовало стать Барникеля, но имя и масть сестер. Его же дети, если не учитывать рост, едва ли отличались от своих кузенов из старого семейства Дукет, за исключением немного иначе звучащего имени. Однако в эпоху Черной смерти, когда Булл взял к себе маленького Джеффри Дукета, выжила именно ветвь Доггетов. В Дэне Доггете было шесть футов и три дюйма; крупная кость, худощавое сложение и копна черных волос с белой прядкой во лбу. Он был сильнейшим лодочником на Темзе. Мог разорвать на груди цепь. Уже с двенадцати лет греб наравне с мужчинами, к восемнадцати умел перематерить любого из них – заметное достижение, так как лондонские лодочники слыли завзятыми горлопанами. В двадцать его не мог одолеть никто даже в бандитских береговых кабаках.
– Так что же ты будешь делать? – повторил коротышка. Не получив ответа, он поделился своим твердым убеждением: – Знаешь, Дэниел, в чем твоя беда? Ты взвалил на себя непосильное бремя.
На что Доггет только вздохнул, но промолчал. Он никогда не жаловался и был предан своей кубышке-жене Маргарет и их счастливому выводку. А еще был добр к сестринской родне и теперь, когда жена бедняги Карпентера скончалась, рожая четвертого ребенка, перевез собственную супругу с детьми вверх по реке из Саутуарка во временное жилище при Хэмптон-Корте, где трудился Карпентер. «Пусть поживут с тобой, пока не утрясется», – предложил он, и Карпентер остался глубоко признателен. Но если бы тем и кончилось! Незадача была и с отцом.
Миновал год, как он позволил старику жить с ними в Саутуарке, и весь этот год сожалел о решении. Дружкам своим старый Уилл Доггет представлялся шутом гороховым, однако Дэн после его недавней пьяной выходки признался: «Мне с ним больше не сладить». Вот только куда его деть? Не мог же он просто вышвырнуть старика на улицу. Подъехал к сестре, но та не взяла. Он снова вздохнул. Как бы там ни было, ответ один: влетит в копеечку. А где взять деньги, если не красть? Оставался единственный способ, вот почему он изучал пришвартованные барки. Не в них ли решение?