Лондон
Шрифт:
Гугенот. Невзирая на страх англичан перед папистскими симпатиями Стюартов, Английское королевство казалось поистине безопасной гаванью любому протестанту из католической Франции. В 1572 году французский король, отличавшийся глубокой набожностью, истребил их несметно; на поколение они защитились Нантским эдиктом. Но эти праведные французские кальвинисты продолжали терпеть лишения, а потому текли в Англию скромным, но непрерывным ручейком, где им дозволялось служить свои службы, не бросаясь в глаза. Их стали называть гугенотами.
Обиджойфул прикинул и решил, что парнишке
– Ты протестант? – осведомился Карпентер.
– Oui. [62] Клянусь! – ответил тот.
– Но он иностранец! Прислушайтесь, – заявил один из недорослей. – Давайте проучим его!
Обиджойфул набрался храбрости. Закрыв собой паренька, он твердо произнес:
62
Да (фр.).
– Меня зовут Обиджойфул Карпентер. Мой отец Гидеон сражался бок о бок с Кромвелем, и этот парнишка – нашей веры. Оставьте его в покое или сперва придется разобраться со мной.
Неизвестно, чем закончилось бы дело, не появись со стороны Сент-Клемент Дейнс конный разъезд герцога Йоркского. Юнцы нехотя отступили, и вскоре он остался наедине с юным гугенотом.
– Где ты живешь?
– Возле Савоя, сэр, – произнес юноша.
Карпентер знал, что там находились маленькая община протестантов-французов и церковь. Он предложил проводить того до дому.
– Недавно здесь? – расспрашивал он, пока они шли.
– Я приехал вчера. К дяде. Я часовщик, – объявил мальчуган.
– Понятно. Как тебя звать?
– Юджин, сэр. Юджин де ла Пенисье.
– Де ла – что? – Обиджойфул покачал головой. Французское имя было для него чересчур. – Мне в жизни не выучить, – признался он.
– А как это будет по-английски? – спросил Юджин.
– Хм, – задумался Обиджойфул. Единственное сколько-нибудь подходившее английское слово было довольно заурядным. – По мне, так лучше будет Пенни.
– Юджин Пенни? – с сомнением переспросил паренек и задумался. Затем просветлел. – Сэр, вы спасли мне жизнь. Вы очень смелы. Если говорите мне называться Пенни… Alors… [63] – пожал он плечами и улыбнулся. – Значит, Пенни! И как мне потом найти вас, сэр, чтобы поблагодарить должным образом?
– Это лишнее. Мой дом все равно сгорел. Но мое имя – Обиджойфул Карпентер. Я резчик по дереву.
У Савоя они расстались.
– Мы еще увидимся, – пообещал Юджин. Уже повернувшись, чтобы уйти, он вдруг добавил: – Насчет ребят, что хотели меня убить… Они не такие уж дураки. Non. Потому что этот пожар… конечно, он дело рук католиков.
63
Тогда (фр.).
А
Двоим же людям чума и пожар аукнулись кризисом, скорее, внутренним. Для доктора Мередита чума явилась глубочайшим фиаско. Он открыто признал, что его роль свелась к облегчению мук умиравших. Медицина была бесполезна, и он это знал. Поиск продолжится, пока врачи не придут хоть к какому-нибудь пониманию. «С таким же успехом я мог спасать их души», – заключил Мередит. Взирая же из Ладгейта на полыхавший собор Святого Павла, он решил принять сан и стать священником, как изначально хотел. Ничто не мешало ему одновременно вести медицинские изыскания. Королевское общество, слава богу, никуда не исчезло.
Вот только Обиджойфула Карпентера пожар поверг в отчаяние. Простившись с Юджином, он не пошел к семье, но все бродил, смотрел на огонь, и слова паренька начинали представляться ему насмешкой. «Вы очень смелы» – да уж, действительно. Он сказал себе, что бессмысленно притворяться в неизбежности гибели Марты. «Я мог снести ее вниз и спасти, но из страха и трусости дал ей сгореть». Был ли он сыном Гидеона, духовным наследником Марты? Нет. Он был ничтожеством.
А как быть с видением сверкающего града? Что с ним сталось теперь? Пожар прокладывал себе путь по Флит-стрит, как некая грандиозная колесница разрушения, и в треске пламени слышался мелющий звук огромных колес, гласивший ужасное, но бесхитростное: «Все пропало. Все уничтожено. Все пропало».
Медики и по сей день расходятся во мнениях насчет причин, по которым чума уже не вернулась в Лондон после Великого пожара. Такие же разногласия сохраняются насчет самого пожара. Большинство лондонцев считают пожар делом рук католиков. Парламентская комиссия, собравшаяся вскоре после катастрофы для расследования, была более сдержанна. Она твердо заявила, что никакую отдельную группу иностранцев или даже католиков нельзя обвинить в поджоге. Она констатировала просто: Лондонский пожар являлся деянием Божьим. Это был Божий пламень.
Собор Святого Павла
1675 год
Солнечный луч упал на южный фасад небольшого и странного здания на холме. Юджин Пенни терпеливо ждал, когда двое мужчин договорят. Строение отбрасывало длинную тень на мирный зеленый склон. Далеко внизу, возле береговой линии Гринвича, белел Квинс-Хаус. Пенни прикинул, придет ли туда вечером Мередит смотреть на звезды в свою огромную трубу. Его охватило смятение при мысли о том, что предстояло ему сказать доброму священнику, ибо он знал: Мередит сочтет Юджина сумасшедшим.