Лорд Байрон. Заложник страсти
Шрифт:
Тем временем Байрон неторопливо путешествовал по берегу Рейна. В Колоне он посетил собор и церковь Святой Урсулы, где, согласно легенде, были похоронены кости одиннадцати тысяч девственниц. Эта легенда всегда интересовала его, и в «Дон Жуане» он вновь обратился к ней:
Одиннадцати тысяч дев блаженныхИ потому, наверное, нетленных.Путешествуя по западному берегу Рейна, Байрон был очарован открывшимся пейзажем. «Зубчатые скалы» были бы ему «вдвойне милее», если бы их видела Августа. В Базеле уже была Швейцария.
Путешественники добрались до Женевского озера. Байрон был околдован: «Озеро Леман обратило ко мне свое хрустальное чело». Уже ночью они подъехали к отелю «Англетер» на дороге, ведущей в Женеву, в миле от города. Усталый и раздраженный необходимостью формальной записи, Байрон в графе «Возраст» написал: «100 лет». Клер, взволнованно следившая за ним и знавшая теперь, что ждет ребенка от самого знаменитого поэта в Англии, увидела журнал регистрации и написала шутливые строки: «Жаль, что ты так состарился, хотя на самом деле я думала, что тебе двести лет, судя по нашему медленному продвижению… Да пошлет тебе Господь сладкий сон – я так счастлива».
Однако Байрон не спешил возобновлять отношения с этой назойливой девушкой. На следующий день он двинулся в Женеву в поисках дома на лето. Его направили на виллу Диодати в деревне Колонь, в двух милях к югу от Женевы, на противоположном берегу от их гостиницы. Вилла стояла примерно в двухстах ярдах от озера на холме, откуда открывался прелестный вид на синие воды, город по левую руку и горы Юра, возвышающиеся вдалеке. Вилла принадлежала Эдуарду Диодати, потомку Чарльза Диодати, который был другом Джона Мильтона. Однако она оказалась меньше и дороже, чем надеялся Байрон. Он решил поискать еще.
Клер написала ему два жалобных и нежных письма, на которые Байрон, судя по всему, не ответил. На следующий день, когда он с Полидори вылез из лодки после охоты, их ожидали Клер, Мэри и Шелли. Когда два поэта встретились на берегу Женевского озера, завязалась дружба, ставшая самой знаменитой в истории литературы.
Шелли было тогда лишь двадцать три года, и он был автором поэмы «Королева Маб».
Шелли, как и Байрон, стеснялся незнакомых людей. Однако их застенчивость тут же исчезла, стоило им заговорить об известных вещах. Начиная с того дня Байрон все больше времени проводил с семьей Шелли. Их дружба окрепла, и Байрон привык к обществу обеих женщин. Ни Мэри, ни Шелли еще не знали о близости Байрона с Клер, и Байрон не спешил об этом говорить. Они вместе обедали и катались на лодке. Байрон рассказывал им о знаменитых писателях, которых встречал в Лондоне.
Мэри, очарованная Байроном с их первой встречи в Лондоне, позднее вспоминала об их ночных поездках по озеру: «Волны были высоки и прохладны… «Я спою вам албанскую песню! – вскричал лорд Байрон. – Настройтесь на грустный лад и внимательно слушайте». Это был странный дикий вой, но он объяснил, что это точная имитация дикой албанской мелодии, и рассмеялся нашему разочарованию…»
В один из таких вечеров появились новые строки «Чайльд Гарольда», на которые Байрона натолкнули небо, вода и беседы с Шелли. Очарованный красноречием Шелли, он поддался вордсвортскому пантеистическому мировоззрению. Только Шелли удалось показать всю прелесть теории Вордсворта, который тоже хотел «разорвать ледяные узы бытия». Однако Байрон всегда возвращался к ощутимой реальности, куда бы ни завела его фантазия. Позднее он говорил Медвину: «В Швейцарии Шелли усыплял меня теориями Вордсворта, но помню, потом я читал его произведения с удовольствием».
В начале июня семья Шелли поселилась в маленьком двухэтажном доме в Монталегре, у подножия холма Колони, неподалеку от озера. Вскоре
Байрон был доволен своим новым жилищем. Маленькая вилла представляла собой квадратное двухэтажное строение из серого камня с кирпичной кладкой и железными перилами, окружавшими балкон. В доме были огромная гостиная, окна которой выходили на переднюю и боковые галереи. Она была обставлена в простом и элегантном стиле XVIII века, и в дождливые ночи ее согревал огонь камина. Байрон, который с детства, когда бродил под полуразрушенными сводами Ньюстеда, любил простор, никогда еще не жил в доме, с балкона которого открывался бы более живописный вид.
Байрону было внове общаться с симпатичными ему людьми, не сдерживаемыми рамками условностей, начитанными и образованными, отзывчивыми, готовыми обсуждать любой вопрос со вдумчивым интересом. Когда стояла хорошая погода, Байрон и чета Шелли тихими вечерами шли к озеру; в ненастье собирались перед камином на вилле Диодати и беседовали о разных предметах, начиная с поэзии и заканчивая привидениями.
Единственной неприятностью было тщеславие и взбалмошность молодого доктора Полидори, который как-то раз вызвал Шелли на дуэль. Шелли только рассмеялся, но Байрон предупредил доктора, что, хотя Шелли не признает дуэлей, этого нельзя сказать о нем, и он с радостью примет вызов. Чтобы дать выход своему раздражению по поводу «вечных глупостей» доктора, Байрон отпускал на его счет колкие замечания, вроде того, что «доктор как раз тот человек, которому, если он вдруг упадет за борт, тут же бросят соломинку, чтобы проверить правдивость поговорки, действительно ли утопающий хватается за соломинку».
Байрон чувствовал себя неловко в присутствии Клер, к которой боялся лишний раз обратиться, опасаясь, что она воспользуется этим. Тем не менее она вынудила его возобновить отношения, хотя не могла приходить на виллу Диодати так часто, как ей того хотелось, частично потому, что ей мешал эгоистичный доктор Полидори. Байрон признавался, что его сердце всегда ищет пристанища. Позднее он оправдывался перед Августой: «Я не был влюблен, у меня не осталось чувств ни для одной женщины, но я не мог вести себя стоически с женщиной, которая проехала 800 миль, чтобы оказаться рядом со мной, кроме того, последнее время я столкнулся, увы, со столькими случаями презрения, что мечтал о любви, чтобы развеяться».
Как ни таились Байрон и Клер, вскоре появились слухи. Позднее Байрон говорил Медвину: «Я никогда еще не жил такой высоконравственной жизнью, как в этой стране, но это не принесло мне пользы. Нет ни одной истории, подобной той чепухе, которую выдумали про меня. За мной наблюдали с противоположного берега в бинокль, у которого, по всей видимости, были искаженные стекла». Подобное отношение к себе Байрон приписал тому, что мало общался с женевцами. Англичане, летом толпами приезжавшие в город, слышали множество странных историй, например о том, что печально известный лорд Байрон жил с «миссис Шелли, женой содержателя кофейни».
Байрон вел спартанскую жизнь, потому что очень поправился после бурного времяпровождения в Англии. Мур, несомненно основываясь на воспоминаниях Мэри Шелли, говорил: «Его диета была основана на почти полном отказе от пищи. Тонкий ломтик хлеба с чаем на завтрак, легкий овощной обед с бутылкой или двумя сельтерской воды, разбавленной вином, а вечером чашка зеленого чая без молока и сахара. Чувство голода он подавлял жеванием табака и сигарами». Полидори заметил, что «Байрон отправлялся отдыхать в три часа, вставал в два и проводил много времени за своим туалетом; никогда не ложился без пары пистолетов и кинжала и не притрагивался к скоромной пище». Обычно Байрон ел один, чтобы никто не знал о его диете.