Лорд Безупречность
Шрифт:
Блестящие черные локоны свисали на лоб, в то время как их собратья на затылке торчали вверх подобно набору штопоров.
Виконт не просто умылся, а явно вылил на себя ведро воды. Батшеба с отчаянием увидела, что он весь мокрый.
Так хотелось запустить пальцы в эти непослушные кудрявые дебри. Так хотелось сорвать мокрую одежду и позволить рукам оказаться там, где им никак не следовало оказываться.
Во всем виновата эта ужасная потасовка в Колнбруке. Его реакция в тот момент, когда пьяница дотронулся до нее… то, как на
Все это ей страшно понравилось.
И взволновало.
И возбудило.
Типичная реакция Делюси.
Батшеба засунула шпильку в плотно скрученный узел на затылке.
– Я же Делюси, – заметила она мрачно. – Мы всегда всех подкупаем.
– И все же со мной этот номер не пройдет, – решительно заявил он. – Придется довольствоваться порабощением Томаса. Пусть он выполняет ваши сумасшедшие затеи. А я не Томас и не привык, чтобы мной помыкали. Поторопитесь, нам пора ехать.
Батшеба на мгновение замерла.
– Я тоже не привыкла, чтобы мной помыкали, – парировала она, – а потому отказываюсь двигаться дальше, пока не удостоверюсь, что у вас не сломано ребро.
– Я не ломал ребер, – упрямо заявил Бенедикт.
– Неизвестно, – возразила Батшеба. – Там, в коридоре, вам явно было больно. Справа.
– Я просто старался не смеяться.
– А потом вы шли странной походкой.
– От смеха закружилась голова.
А у нее закружилась голова, пока она смотрела и слушала. Пока он хохотал, у нее разболелось сердце – оттого, что он выглядел совсем по-мальчишески. Настоящий хулиган, такой далекий от совершенства, такой живой, искренний и человечный.
Да, он оказался человечным и уязвимым, как и все люди. А этот припадок смеха вполне мог лишь осложнить травмы, если они были.
– Я быстро, – сказала она. – Не могли бы вы…
– Я не идиот, миссис Уин… миссис Вудхаус. И если бы я сломал ребро, то наверняка знал бы об этом. Боль, понимаете ли. Мужественность, сила и стоическая выносливость вовсе не означают, что я не способен испытывать боль. Так вот, мне не больно.
– Но реакция часто запаздывает, – возразила она. – Бывает, что боль приходит лишь через несколько часов.
– Мы не можем остаться здесь на несколько часов. Я отправляюсь в путь, мадам. А вы вольны присоединиться или нет, как пожелаете.
С этими словами лорд Ратборн повернулся и вышел из комнаты.
Он ожидал, что она пойдет следом, как овца.
Батшеба сложила руки на груди и попыталась взглядом прожечь в двери дырку.
Через пару мгновений виконт вернулся.
– Упрямитесь ради самого упрямства! – прогремел он. – Взяли за правило перечить на каждом шагу. Точно так же, как в Лондоне. Привыкли, что все и всегда решается в вашу пользу! Так быть не может!
– А в вашу пользу может? – уточнила она.
– Решительно отказываюсь стоять здесь и пререкаться.
– А я не потерплю, чтобы со мной обращались,
Его лицо внезапно смягчилось.
– Да, разумеется, беспокойство вполне разумно. И высмеивать его не стоит.
Батшеба расслабилась и опустила руки. Бенедикт подошел, словно кающийся грешник.
– Вы обязательно расскажете мне об этом подробно, – проворковал он, беря ее за руку. – Но только в экипаже.
Она отпрянула, но он прореагировал достаточно живо и успел схватить ее в охапку.
– О нет! – возмутилась она и уперлась ладонями ему в грудь. – Этот примитивный метод не пройдет. Не позволю, чтобы меня таскали, словно мешок с мукой.
– Проверь лучше, не сломаны ли у меня ребра, любовь моя, – со смехом предложил он.
– Я вам не любовь, упрямый и ехидный нахал. – Она попыталась освободиться. – А вы мне не хозяин и не господин. И вы не…
– Не устраивайте сцен, – предупредил он.
– Я еще далее не начала устраивать сцену, – упиралась она, пока он тащил ее к двери. – Еще один шаг, и я…
Губами он накрыл ее губы.
Мир покачнулся. Свет померк.
Он захлопнул дверь и прислонился к ней спиной. Его рот крепко-накрепко запечатал рот Батшебы.
«Нет! Нет!» – громко кричал голос разума.
Слишком поздно.
Ее губы мгновенно смягчились, а руки поднялись к его плечам.
Она не только приняла поцелуй, но и ответила на него. Ответила с тем же вызовом, который постоянно горел в синих глазах. Теперь его переняли горячие губы.
Она извивалась в его крепких объятиях до тех пор, пока он немного не ослабил хватку и не позволил ей опуститься на пол. Однако ее рот ни на мгновение не покинул его рта. Он жадно впитывал огонь поцелуя, а она тем временем медленно стекала с него. Ощущение каждого изгиба, каждой линии нежного гибкого тела не просто волновало, а приводило в трепет.
Необходимо немедленно отпустить ее. Сейчас же.
Для этого требовалось всего лишь убрать руку с соблазнительной талии. Но он этого так и не сделал. Прижимал к себе то тех пор, пока поцелуй не превратился в порочную игру – дразнящую, дерзкую, требовательную.
Страсть.
Страсть недопустима. Никогда и ни за что. Страсть равнялась безумству, хаосу. Он был вооружен против нее десятками правил.
«Нет! Стукни же меня! Наступи на ногу! Ведь ты умеешь сопротивляться и драться!»
Но Батшеба доверчиво прильнула и крепко держалась тонкой рукой за его плечо.
Голоса рассудка и чувства долга громко выкрикивали правила – одно за другим, – однако она заглушала их едва заметным поглаживанием пальцев свободной руки. Гладила его руку, которой он упирался в дверь – чтобы та не вздумала открыться до тех пор, пока он не найдет в себе силы убрать вторую руку с изящной талии.