Лорд и королева
Шрифт:
По Олдгейт она проехала в Уанстед, где дождалась прибытия королевы.
Мария выразила удовольствие от возможности встретиться с сестрой.
«Как старо она выглядит!» — подумала Елизавета.
Марии не было еще и сорока, но она выглядела гораздо старшие. И ни пурпурный бархат, ни драгоценности не могли с этим ничего поделать. Она много страдала, и это наложило на нее свой отпечаток.
— Поправилась ли моя дорогая сестра от своей недавней болезни? — спросился Мария.
— Мое нижайшее благодарение вашему всемилостивейшему величеству. Я вполне поправилась, но если бы этого не произошло до настоящего момента, то я бы не замедлила сейчас явиться, чтобы увидеть ваше
— Мы пока еще не можем сказать, что благополучно, — жестко ответила Мария. — Но мы надеемся, что у нас найдутся хорошие друзья.
— И среди них нет никого более готового услужить вам, чем ваша нижайшая сестра.
— Мне радостно слышать это, — сказала Мария и обняла Елизавету.
Они бок о бок поехали в сторону Лондона — две дочери Генриха VIII, чьи матери были такими непримиримыми врагами, и в тот день королева думала о том, какое это счастье иметь рядом с собой преданную сестру. Она жалела Елизавету, когда после смерти Анны Болейн никому не нужная и всеми забытая девочка впала в немилость до такой степени, что ее опекунам стоило большого труда одевать и кормить ее. О той Елизавете рассказывали жестокие вещи — намного худшие, чем о самой Марии. Их обеих называли незаконнорожденными, но Елизавета подвергалась большему унижению, так как некоторые утверждали, что принцесса явилась плодом кровосмесительного союза между Анной Болейн и братом Анны лордом Рошифором.
Мария надеялась, что теперь Елизавета будет вести себя подобающим образом и что они смогут отныне сосуществовать вполне по-дружески.
Елизавета скромно держалась чуть позади королевы, лишь изредка украдкой бросая на нее взгляды, расточая направо и налево свои улыбки и низко склоняя голову, когда приветствия в честь принцессы Елизаветы становились слишком уж громкими. В ее голове тем временем проносились тревожные мысли: «Что же дальше? Она выйдет замуж, и если родит ребенка, то каковы мои шансы на корону… Но… как же все-таки плохо она выглядит! Достаточно ли она здорова, чтобы родить ребенка? И если она нездорова… когда она умрет?»
Сити готовился чествовать королеву, которой оказал свою поддержку. Когда совсем недавно Джейн Грей направлялась вниз по реке к Тауэру, где ее ждала корона, люди угрюмо молчали, и только немногие приветствовали королеву Джейн. Сити ее не хотел. Она была молода, красива и благородна, но справедливость есть справедливость, закон есть закон, и Англия не приняла никого, кроме Марии.
В окнах домов реяли полоски разноцветной блестящей материи. На старых воротах Сити, когда под ними проходила королева, принаряженные мальчики и девочки из приюта для бедных пели здравицу в ее честь. Улицы были очищены и посыпаны гравием, а члены городских гильдий вышли в полном своем облачении, чтобы сказать Марии: «Добро пожаловать в Лондон!» Вдоль по реке на каждом суденышке развевалось знамя или вымпел, а на некоторых находились музыканты, игравшие веселые мелодии и распевавшие победные гимны, радуясь встрече со своей законной королевой и выражая ей свою верность. Процессия проследовала по Лиденхолл и Майнорис в направлении лондонского Тауэра. Королеву приветствовал лорд-мэр, а позади него стоял граф Арундельский, державший в руках королевский меч, предназначенный для торжественных церемоний. Королеву окружали облаченные в бархатное платье приближенные, а рядом ехала ее сестра Елизавета.
Чтобы продемонстрировать безграничное доверие, которое она питала по отношению к самому великому городу, Мария оставила своих гвардейцев у Олдгейт и воспользовалась стражей, предоставленной Сити. Сейчас она следовала
Сэр Томас Чени, смотритель Пяти портов, приветствовал королеву в Тауэре. Елизавета содрогнулась от ужаса, когда прошла через ворота и увидела башни крепости: Девлин, Белл и Боучемп. Она вспомнила, что в Боучемпе под стражей находится красивый молодой человек, о котором она время от времени думала и который, безо всякого сомнения, последует на плаху вслед за своим отцом. Подобная мысль отрезвила девушку, незадолго до того упивавшуюся бурными приветствиями толпы. Она, конечно же, не должна забывать о людях благородных кровей, скрытых от всего мира за этими зловещими стенами. Особенно не должна забывать она о своей матери, которая пришла сюда через Трейторс-Гейт[Трейторс-Гейт — ворота предателей (англ.)]и покинула этот мир у Тауэр-Грин[Тауэр-Грин — зеленая башня (англ.).].
Елизавета мысленно помолилась за нее, когда они проходили вблизи этих башен.
Процессия проследовала к церкви Святого Петра и там, где мать Елизаветы настиг удар шпагой, положивший конец ее веселой и полной приключений жизни, на зеленом газоне стояли на коленях государственные преступники, напрасно молившие о пощаде в течение двух последних царствований.
Среди них находились старый герцог Норфолкский, которого спасла своевременная смерть Генриха VIII, но который томился с тех пор в темнице, а также епископы Дэрхемский Катберт Танстол и Винчестерский Стивен Гардинер. Все трое являлись убежденными сторонниками католической веры и теперь ждали, что новая королева воздаст сторицею за их заслуги.
Вид епископа снова вернул Елизавету к мысли о своем непрочном положении. Стойкие католики, они наверняка отнесутся к ней с неприязнью, хотя бы по той простой причине, что королева не производила впечатления здоровой женщины и Елизавета поэтому являлась возможной наследницей. Можно было утверждать почти наверняка, что эти ревностные католики употребят всю свою власть, чтобы не дать Елизавете сесть на трон. Вот только на что они решатся ради этого?
Она представила себя на эшафоте и с ужасом подумала, что эти мрачные мысли вызваны духом ее матери, наверняка в этот летний день витавшим где-то поблизости от того места, где она рассталась с земной жизнью.
Но среди государственных преступников находился и тот, кто заставил Елизавету вернуться к приятным мыслям. Им был молодой и красивый Эдуард Куртенэ. Он вызывал огромный интерес не только незаурядной внешностью, но и необычностью своей судьбы.
Его матерью была Екатерина, дочь Эдуарда IV, и он, следовательно, приходился родственником королеве, ведь бабушка Марии, Елизавета Йоркская — сестра той Екатерины. Куртенэ находился в заключении в Тауэре с десятилетнего возраста, и с тех пор минуло уже четырнадцать лет. Его отца казнили по приказу Генриха VIII. Теперь же перед ним забрезжил луч надежды, так как Мария, по всей вероятности, никогда не даст согласия на длительное заключение такого верного католика.
Он изящно упал перед королевой на колени и устремил на нее взгляд своих красивых глаз и с такой очаровательной преданностью, что Мария была тронута.
— Поднимись, братец, — сказала она. — Ты больше не пленник. Тебе вернут твои земли. Твои страдания закончены.
На щеках королевы, пока она говорила это, выступил легкий румянец, и многие это заметили. Как и то, что и позже, когда Мария принимала заверения в преданности короне тех людей, которым она могла доверять, например, Норфолка или Гардинера, глаза ее по-прежнему искали прекрасное лицо молодого Куртенэ.