Лось в облаке
Шрифт:
— Брось, Вадим! Ты что, обиделся? Да будет тебе! Кто же знал, что все так обернется?
— Ты понимаешь, что поставил меня в дурацкое положение? — заскрежетал зубами Вадим. — Оказывается, посторонние люди знают о тебе гораздо больше, чем я. Хорош друг!
— Для меня самого это большая неожиданность. Я ведь нигде не бываю. Я больше натуралист, чем писатель. Пишу, потому что хочется писать, а слава эта мне ни к чему.
— Тогда откуда они тебя знают?
— Приезжали несколько раз телевизионщики, брали интервью. Знал бы — не стал никого
— А ты не мог мне хотя бы заикнуться, что пишешь книги?
— Я и заикнулся, только ты не обратил внимания, — глаза Александра смеялись, в то время как Вадим все больше распалялся.
— Я-то перед ним выпендривался, дом свой показывал, а ты, верно, и сам богат?
— Бедняком я себя не считаю, но живу в двухкомнатной квартире, излишеств себе не позволяю, деньги коплю, как Гобсек, как какой-нибудь дрянной, распоследний скряга, потому что они мне для дела нужны, а не на всякое барахло. Есть у меня одна задумка, и как раз в этом ты можешь мне помочь.
Вадим сразу забыл свою обиду.
— Так говори же! — воодушевился он. — Рассчитывай на меня, как на себя самого.
— Не сейчас, здесь нам спокойно поговорить не удастся.
Подошли Светлана, Вика, Кира и еще две гостьи.
— Дорогие мужчины, — зазывно глядя на Александра, сказала Вика, — обратите же внимание на нас, бедных девушек.
— Прошу прощения, — раскланялся Вадим, — оставляю вам Александра.
Заметив его протестующий жест, ехидно добавил:
— Он черпает вдохновение в общении с прекрасным полом.
Саня немилосердно ткнул его кулаком в ребра и покорился неизбежности.
Вадим, довольно посмеиваясь, направился к столу с закусками. Вертушев, который, потирая сломанную переносицу, внимательно наблюдал за ним в продолжение вечера, протиснулся к Вадиму бочком и, потоптавшись рядом, обратился к нему с деланным участием:
— Кажется, тебя можно поздравить? Иногда пропавшие друзья возвращаются!
Вадим ничего не ответил, лишь посмотрел на него мгновенно отяжелевшим взглядом. Вертушев неестественно хохотнул, неловко попятился и затерялся в пестрой толпе гостей.
Прошло не менее часа, прежде чем Александру удалось ускользнуть от словоохотливых собеседниц. Гости уже были навеселе, глаза у дам блестели, голоса звучали громче, музыка играла веселее. Он отыскал Вадима и поразился происшедшей в нем перемене. Вадим стоял в стороне один, с бокалом вина в руке. Лицо его было мрачно, лоб прорезала глубокая складка, в глазах вспыхивали злые огоньки.
— Ты что, Вадим? — Александру пришлось тронуть его за плечо, и друг сразу преобразился.
— А, ерунда, — отмахнулся он. — Ненавижу вечеринки! Обязательно найдется пара-тройка неприятных людей.
— Пойдем в сад, я тоже не люблю шумных собраний. У меня от разговоров голова разболелась.
— Как же я забыл? — заторопился Вадим. — Прочь отсюда, на волю, на свежий воздух!
Однако выйти ему не удалось. Несколько мужчин и женщин перехватили его в холле и с хохотом увлекли
Только что прошел дождь, и в саду было свежо. Александр медленно пошел в сторону сосен, с упоением вдыхая благоухающий хвоей воздух. Прислонившись спиной к стволу исполинского дерева, он подставил разгоряченное лицо под редкие капли влаги, срывающиеся с темных крон. Послышались чьи-то шаги, и он укрылся за стволом, не желая вновь стать объектом внимания. Двое мужчин остановились неподалеку от того места, где он скрывался. Они принялись спорить злобно и возбужденно, но сдерживая голоса, хотя, судя по интонациям и заплетающейся речи, были уже сильно пьяны.
— Ты что болтал, паскуда? — говорил один, сграбастав другого за крахмальную рубашку. — Ты какие слова говорил? А? Я тебя спрашиваю, дурь пьяная. Забыл, кто перед тобой? Ведь это Шатун, Ша-тун! Ты не только себя, но и меня подставил. Стоит ему мигнуть своим головорезам, и завтра же мы оба будем червей кормить.
Ты на меня не наезжай, — сипел второй, бессильно отбиваясь, — я только намекнул, как батя велел. Батя сказал, напомни ему про должок, чтоб не расслаблялся. Я и напомнил.
А о чем речь, не знаю. Что велено было, то и сказал.
— Не намекнул ты ему, а угрожал, бестолочь, да еще в моем присутствии, будто я заодно с тобой. А все оттого, что надрался раньше времени. Оттого, что глуп, как колода. Пугнуть он вздумал. Кого? Шатуна? Да он тебя вмиг по стенке размажет. И меня в придачу. Таких охотничков предостаточно было, а где они теперь? Исчезли, испарились, сдохли все, как собаки приблудные, теперь и следов не найдешь!
— Ничего, и его достанем. Батя сказал: «Дай срок, завалим зверя. Главное — слабину у него найти». Раз батя сказал, значит, так тому и быть.
Последовало недолгое молчание. Потом первый снова заговорил тихо, с затаенным умыслом в голосе:
— Слабину, говоришь? Кажется, знаю я, какая у него слабина.
— Баба его, что ли?
— Плевал он на бабу! Тут кое-что посерьезнее имеется. Завтра с батей и обмозгуем. А пока нишкни, понял ты, урод безмозглый?
Они продолжали препираться, перемежая речь грубой бранью. Наконец, шатаясь и толкая друг друга, удалились. Спустя короткое время снова донесся звук шагов. На этот раз человек шел твердо и уверенно.
— Саня, — окликнул голос Вадима, — ты где?
— Я здесь, — отозвался Александр, выходя ему навстречу.
— Насилу от них отделался, — сказал Вадим. — Все уже основательно набрались. Теперь им не до хозяев.
Они двинулись в глубь сада по дорожке, выложенной белой плиткой.
— Слушай, а кто такой Шатун? — спросил Александр.
Вадим молчал. В саду горели фонари, было довольно светло, и лишь в аллеях, под деревьями, нашла приют изгнанная тьма. Саня посмотрел на Вадима. Неверная игра теней причудливо и странно меняла лицо друга, делала его неузнаваемым и отстраненным.