Лощина
Шрифт:
— Похоже, тебе не в первой успокаивать себя, — банально говорит мама.
— Он учился в медицинской школе, — говорю я, но Крейн бросает на меня взгляд, желая, чтобы я молчала.
— О? — говорит она, выглядя теперь более заинтересованной. — И почему ты вместо этого пошел в преподавание? Захотел стать бедным?
Крейн посмеивается над этим.
— Я хочу помогать людям любыми возможными способами, — он снова дует на чай и делает глоток. — Так это и есть ваше колдовство? Травяные чаи и настойки?
Моя мама слегка пожимает плечами.
— Видимо. Это не очень модно, да?
—
Я тоже задавалась этим вопросом, но так и не задала его. Но Крейн переходит прямо к делу.
Мама сжимает кончики пальцев, и я вижу, что она думает.
— Боюсь, ты слишком высокого мнения о фамилии Ван Тассел, — говорит она. — Может, я и сестра Леоны и Аны, но уже давно не являюсь частью их ковена.
Это застает меня врасплох.
— Я тоже не являюсь частью их ковена, но преподаю в школе, — указывает Крейн.
Она одаривает его натянутой улыбкой.
— Да. И, возможно, из тебя вышел лучше учитель, чем из меня, — она кивает нам обоим. — А теперь допивайте свой чай и отправляйтесь спать. Завтра я отправлюсь с вами в школу. Может, я и не принадлежу к их ковену, но сестры должны знать, что ты видела.
Я хочу сказать ей, что мы можем сообщить сами — мне давно пора повидаться со своими тетями, — но потом останавливаю себя. Хочу посмотреть на свою маму в кампусе. Понаблюдать, как сестры взаимодействуют с ней. В их отношениях есть что-то раздражительное, но я не могу понять, что именно.
— Что ж, — говорит Крейн, слегка кланяясь моей матери. — Спасибо за чай и ваше гостеприимство. Я лучше пойду готовиться ко сну.
Он поворачивается ко мне, и наши взгляды встречаются. Я не хочу расставаться с ним, ни сегодня, ни в любую другую ночь. Думаю, судя по напряженному взгляду его темных глаз, он тоже этого не хочет.
Но он направляется в свою комнату как раз в тот момент, когда оттуда выходит Фамке, показывая ему все, и моя мама встает рядом со мной.
— Для тебя есть мужчина, Катрина, — шепчет она мне на ухо. — Не этот.
***
На следующее утро мы встаем с рассветом. Во дворе кричат петухи, и золотистый свет струится в окна. Я свернулась калачиком в углу своей кровати, забыв пойти в комнату к маме. Спала как убитая; вероятно, из-за чая.
Встаю и надеваю халат, с удивлением обнаруживая, что Крейн уже встал и читает книгу у камина. Он смотрит на меня, когда я спускаюсь по лестнице, и улыбается.
Мое сердце трепещет в груди. Плевать, что говорила мама — он, безусловно, красив.
— Доброе утро, — говорю я ему, чувствуя себя глупо застенчивой из-за того, что он видит меня так рано, несмотря на вчерашнее.
— Доброе утро, — говорит он, его улыбка становится шире, от которой у меня подкашиваются колени.
— Катрина, собирайся, — рявкает мама, выбегая из ванной. — Нам нужно скорее уходить.
Я
К тому времени, как мы отправляемся в конюшню, чтобы подготовить лошадей к отъезду, солнце уже разогнало слой тумана, который лежал на наших пастбищах и над Гудзоном. Вода теперь искрится, как мираж.
Мама отдает Крейну старую отцовскую серую лошадь, Пороха, которая все еще сильна, но со временем становится только более упрямой, и как только мама садится верхом на своего рыжего жеребца, Честера, мы трогаемся в путь и едем в сторону школы.
Прекрасное утро, ясное голубое небо, воздух напоен ароматом костров и последней в сезоне ежевики, до октября осталось всего пара дней. Золотарники, которыми усеяна аллея, колышутся на ветру, и мне трудно примирить это прекрасное утро с ужасом прошлой ночи. Возможно ли, что все это произошло на самом деле? Могло ли это быть иллюзией, а не реальным призраком солдата?
И если это был настоящий призрак, то куда он направлялся?
На кого он охотился?
Мама едет между мной и Крейном, и я пытаюсь поймать его взгляд, но он сосредоточен на чем-то другом. Я хочу поговорить с ним наедине о прошлой ночи, обо всем. Но даже если бы он использовал свой так называемый голос, когда говорит у меня в голове, я не только не могу ответить, но есть шанс, что мама услышит это. В ее магии много неизвестного для меня.
В конце концов, мы добираемся до школы и расходимся в разные стороны, передав лошадей конюху, который днем кажется не таким жутким. Мама направляется к зданию собора, чтобы поговорить со своими сестрами, в то время как мы с Крейном идем к центральному двору.
— Я знаю, что опоздаю, но мне очень нужно переодеться, — говорит он, останавливаясь. Он близко, слишком близко, если бы кто-нибудь наблюдал, но не прикасается ко мне. — Ты в порядке?
— Нет, — признаю я. — Я хочу побыть с тобой наедине. Поговорить.
Он сглатывает и улыбается мне.
— И я хочу побыть с тобой наедине. Больше, чем ты думаешь, моя влиндер. Погуляем днем.
— Хорошо, — киваю я, ненавидя то странное отчаяние, которое испытываю к нему. Я чувствую страх по необъяснимым причинам. Дело не только в том, что мы встретили всадника прошлой ночью. А вообще все. То, что он заставил меня почувствовать, когда я оказалась в его руках, ощутив потребность схватить его и прижаться к нему как можно ближе. Я страдаю по нему, как физически, так и эмоционально, может быть, даже духовно.
— Я до смерти хочу поцеловать тебя сейчас, — говорит он, наклоняясь ближе, его угольно-черные глаза смотрят на мои губы. — И я бы с радостью принял эту смерть, — затем он откидывает голову назад. — Я не терпеливый человек, Кэт, но с этим придется подождать. Обещаю, это того стоит, — он указывает на общежитие. — Ты подождешь меня, пока я переоденусь?
Я киваю, и он бросает предостерегающий взгляд по сторонам, прежде чем поспешить внутрь.
Я с дрожью выдыхаю, стою там, на дорожке, пока он вбегает в здание. Так много всего нужно постараться осмыслить, и я чувствую, что мой мозг не справляется.