Лошадь на крыше
Шрифт:
Не знаю, как поступить. Я не знаю, что ответить тому, кого столько лет любила и ждала. Как странно. Вот он наконец и сказал те слова, или почти те… А я… Я уже на двенадцать лет старше той девушки, которая когда-то не могла жить без него.
Конечно, лучше поздно, чем никогда. И французы так говорят, и англичане, и немцы, и, мы, русские, само собой. Как раз успеешь семь раз отмерить, пятьдесят семь — обсудить с соседями и подружками, чтобы один раз ка-а-ак шарахнуть! И промахнуться…
Я вела машину и думала: если серьезно, то раз у нескольких наций есть одинаковая пословица — значит, это общечеловеческая или хотя
Просто я действительно давно перестала его ждать, я уже построила свою жизнь без него. Да, мне, конечно, хотелось бы, чтобы Ваня видел отца каждый день, а не раз в две недели — чаще не получается то у нас, то у него. И, если честно, мне самой много лет подряд хотелось здороваться каждое утро с очень любимым, единственным человеком, а не провожать его тайком от Вани. И не встречаться тайком от него с не очень любимым, но верным другом Кириллом Сергеевичем… Но теперь, когда он решил в очередной раз переделать и свою жизнь, и мою, я не знаю, как мне быть. Сколько уж раз он принимался за новые программы…
Была, например, программа «Молодой холостяк», окончившаяся когда-то встречей со мной. Он долго не мог понять, что с ним произошло, отстаивал принципы, сопротивлялся… А потом вдруг в один день понял. Разработав за ночь программу «Женюсь, чтобы создать семью!», он пришел ко мне очень счастливый и вовсе не побежденный. И рьяно принялся за подготовку свадьбы и семейной жизни, пригласил на празднование начала совместной жизни даже мою учительницу музыки, давно переехавшую в другой город.
Потом была программа «Живем один раз», она же — «Холостяк средних лет». Она несколько подорвала его здоровье, поэтому года через полтора-два сменилась программой закаливания организма и общего оздоровления духа и тела.
От очищения организма Ванин папа плавно перешел к жесткой экономии средств, с подсчетом каждого истраченного рубля и записью в большом гроссбухе, с которым он не расставался ни на секунду, записывая даже то, что ему лишь пришло в голову купить или сделать, потратив на это деньги. От этого он совсем затосковал, бросил считать деньги, объявив, что дело это не русское, противно душе и вскоре утвердился в программе «Я — русский!», резко войдя в сокровенное лоно православия с помощью строгих постов и ежедневных молитв. Я пропустила момент, когда произошла резкая смена курса, и он, вдруг вспомнив своего ростовского дедушку Фиму, увлекся приобщением к глубине еврейской культуры, что сопровождалось полным отказом от традиционных русских продуктов и привычек питания.
Соответственно, недолго продержалась программа приобщения к глубине русской культуры, включавшая в себя насильственное, мучительное чтение неторопливых, многотомных классиков… Но зато уже сравнительно долго держится курс «Я — европеец!», с посещением спортивных клубов три раза в неделю, вложением текущих мимо нас с Ваней средств
Была у Ваниного папы и знаменитая программа «Дачник в Эквадоре». Он сдал свою квартиру, попросив меня присмотреть за жильцами и регулярно забирать у них квартплату, часть из которой разрешил мне тратить, а остальное попросил ежемесячно отсылать ему в Эквадор. Там он снял очень недорого двухэтажный домик, с прислугой. Денег хватало и на жизнь, и на увеселения. Через три месяца он вернулся, страшно испуганный, и побежал сдавать какие-то анализы. После этого долго ходил в темных очках и не ел ничего соленого. Чем он болел, он так и не сказал, но я с тех пор старалась близко с ним не общаться. И вот на тебе — опять двадцать пять…
— Мам! А сколько будет к двум прибавить двадцать? — прервал мои размышления Ваня, маявшийся на заднем сиденье машины.
Он уже прослушал все сказки по дороге с дачи, теперь выключил свой собственный дорожный магнитофон, отложил его и по моему совету смотрел в окно. Но ведь это взрослый человек может долго созерцать и находить в том удовольствие. Да и то не каждый.
— Двадцать два… — машинально ответила я.
— А к трем? Что к трем? Тоже прибавить двадцать? — Я посмотрела на сына в зеркальце заднего вида. Он кивнул. — Двадцать три.
— А к четырем?
Я не успела ответить. Машина, ехавшая передо мной, безо всякого предупреждения вдруг резко сбавила ход и начала сворачивать влево, хотя не было ни перекрестка, ни прерывистой линии для поворота во двор. Я еле-еле успела затормозить и вильнуть в сторону и все-таки на полной скорости чуть задела его бампером. Услышав характерный звук и почувствовав слабый удар, я остановилась, посмотрев назад. Хорошо, что сзади никто не ехал… И не просто хорошо, а удивительно. Машин еще полно, восьми вечера нет.
Бампером своего огромного джипа, белого, грязного, мордатого, я задела ярко-синюю чисто вымытую малышку «Оку»… Миниатюрное авто остановилось. Я, разумеется, тоже, и ждала, пока незадачливый водитель выйдет из своей машины. Мне-то что — у меня все застраховано по самые уши. Машину подарил нам с Ваней наш мастер программ по переделке жизни и ее продлению до полной бесконечности, а страхую ее раз в год я сама. Вот уже третий раз отдаю около полутора тысяч долларов, чтобы в случае чего не отдать пять.
Из «Оки» вышел мужчина приблизительно моих лет, в легкой ярко-желтой куртке и, обойдя свой автомобиль, покачал головой — вмятина на его крыле получилась приличная. Потом он подошел к моему окну. Я приветливо кивнула, опустив полностью стекло.
— И что вы скажете? — показал он на вмятину.
— Мигать надо, когда поворачиваете, вот что я скажу, — миролюбиво ответила я, глядя на него и понимая, что я знаю этого человека, причем очень хорошо. Только… только не знаю, откуда… — И не поворачивать в неположенном месте…