Лоскутное одеяло
Шрифт:
Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой.
Кидалась в ноги палачу,
Ты сын и ужас мой...
В 1939 году его арестовали в первый раз. Молоденький наш оператор Юра Сосницкий наивно спросил:
– Что же вам инкриминировали, Лев Николаевич?
– Что! Тогда было два обвинения. Те, кто выезжал за границу, были шпионами, кто нет - террористами. Я был террористом.
И он хрипло засмеялся.
– А-а-а, скажите... вас следователи... это... ну, били?
Л.Н. размахнулся и показал удар:
– Вот так. С восьми вечера и до восьми утра. Несколько месяцев подряд.
Беломорканал,
Ей страшно и душно и хочется лечь,
Ей с каждой секундой ясней,
Что это не совесть, а русская речь
Сегодня глумится над ней.
...
Скрипели слова, как песок на зубах,
И вдруг расплывались в пятно.
Белели слова, как предсмертных рубах
Белеет во мгле полотно.
– Лев Николаевич, вы видели протокол обыска 6 ноября 49-го года? Там подпись Ахматовой...
– Как же я мог его видеть, раз меня арестовали и увели?
Я показал ему протокол обыска, копию которого мне сделали для съемки. Он надел очки:
– Хм-м... Значит фамилии этих трех негодяев - Мнюк, Соболев и Богин? Интересно, что с ними нынче...
Я протянул ему копию квитанции Лефортовской тюрьмы с подписью Ахматовой о переводе ему двухсот рублей. Анна Андреевна приезжала в Москву каждый месяц, передавала в окошко тюрьмы деньги и получала расписку. Свою знакомую она просила запомнить, что деньги ей давала Мария Петровых.
Прочитав расписку вслух, Лев Николаевич долго молчал, потом взял сигареты и вышел.
1988
3 января. В конце 1987 хоронили Райкина, а 88-й начинаем с похорон Наума Гребнева...
Новый год встречали у Божовичей, выключили телевизор-разлучник и очень симпатично сидели до трех ночи, пока не пришло такси, вызванное нами за 10 дней! Год Дракона - что он нам сулит? Начинается он с похорон.
В конце года получили открытку от Янгфельдта* с припиской от Иосифа Бродского. А вчера Янгфельдт с семейством были у нас в гостях. Привез Нобелевскую речь Бродского, они с Лялей были на вручении и подробно все рассказали и показали фото. Ляля спела две песни (на видео), симпатично.
Занимаюсь "Бардами" и "Ахматовой". Идут вечера Галича!!! Кто бы мог предположить, что мы доживем до этого?
26 января. Сегодня хоронили Венечку Дормана, гроб не открывали - видимо, он страшно изменился - рак... Ужасно его жаль.
Сегодня же правительственная телеграмма от Камшалова и от Климова о присвоении мне звания Заслуженного деятеля искусств РСФСР. Такова ля ви...
6 февраля. Открытка от Головицера из Нью-Йорка: "Не хотел Вас огорчать до последней минуты. У Гены обнаружили опухоль в голове. Хуже не бывает. Вчера навестил его в очередной раз в больнице, в отдельной комнате с ТВ, холодильником. Выглядит хорошо, но весь в себе, в своих думах. Вы, наверно, в курсе, что вызвали Кирилла. Что к этому добавить? Страшно и несуразно.
Но мы уже знали - Майя, вернувшись из Бостона, сказала нам, что у Гены спид. Ужасно!
11 февраля. "Когда я вернусь!.." А.Галича. Спектакль по песням в 2-х частях. Молодые артисты замечательно читали и пели его стихи. Меня поразило:
ПОСЛЕ ВЕЧЕРИНКИ
Под утро, когда устанут
Влюбленность и грусть и зависть,
И гости опохмелятся
И выпьют воды со льдом,
Скажет хозяйка - хотите
Послушать старую запись?
И мой глуховатый голос
Войдет в незнакомый дом.
И кубики льда в стакане
Звякнут легко и ломко.
И странный узор на скатерти
Начнет рисовать рука,
И будет бренчать гитара,
И будет крутиться пленка,
И в дальний путь к Абакану
Отправятся облака...
И гость какой-нибудь скажет:
– От шуточек этих зябко,
И автор напрасно думает,
Что черт ему сам не брат!
– Ну, что вы, Иван Петрович,
Ответит ему хозяйка
Бояться автору нечего,
Он умер сто лет назад...
16 февраля. На студии какая-то разболтанность, фильмы никто не хочет принимать (о чем мы всю жизнь мечтали), готовую картину "Анна Ахматова. Листки из дневника" я смотрел сам с друзьями, которых встретил в коридоре. Замечательно читает Демидова.
Иконография, сохранившаяся у меня после работы над фильмом, мне особенно дорога. И потому, что добывал я ее всеми доступными и недоступными путями, и потому, что там - Ахматова. Многие фотографии я никогда не видел опубликованными, и они впервые появились у нас в картине. Вот Анна Андреевна и Пунин во дворе Фонтанного дома.
И ты мне все простишь:
И даже то, что я не молодая,
И даже то, что с именем моим,
Как с благостным огнем тлетворный дым,
Слилась навеки клевета глухая.
"Фонтанный дом" - эти два слова можно часто увидеть под ее стихами. Бывший дворец графа Шереметева - Фонтанный дом - после революции стал филиалом Русского музея и директором его был назначен выдающийся художественный критик Николай Николаевич Пунин. (Мы в институте учились по его учебнику истории искусств.) Когда в 24-м году Анна Ахматова связала с ним свою судьбу, она поселилась во флигеле Шереметевского дома, где жила семья Пуниных - он, его жена Анна Евгеньевна с дочерью Ириной, а потом и внучка Аня - и прожила с ними более тридцати лет, считая эту семью своею. Когда же Пунин ушел от Ахматовой, она осталась с ними, они переезжали с квартиры на квартиру и поддерживали друг друга. Как так? А вот так! Анна Евгеньевна (во всяком случае в последние предвоенные годы) относилась к Анне Андреевне хорошо и, когда та заболела, поместила ее в отдельную палату больницы, где работала врачом. Там и познакомилась Ахматова с Гаршиным. Он был ученый. Это был последний ее роман, большой, серьезный. Гаршин остался в блокаде, он писал ей в Ташкент, просил ее приехать, чтобы соединить судьбы. Он встретил ее на вокзале, и там она узнала, что между ними все кончено - во время голода ему спасла жизнь одна женщина-блокадница и он из благодарности на ней женится...