Ловец бабочек
Шрифт:
…злая шутка.
…конечно… этот ублюдок знал, что его казнят… и оставил распоряжение… кому? Кому-то… какой-то влюбленной дурочке, которая не понимала, насколько ей повезло… которая думала, что жизнь несправедлива, что ее лишили любви и счастья… ничего… это пустяки… Катарина переживет.
Она так вцепилась в эту шаткую версию, что позволила себе выдохнуть.
И взяться за нож для бумаг.
Красивая штучка. Роскошная даже. С тонким плоским лезвием, с рукоятью позолоченной, на которой горел
Подарок Хелега ко дню Освобождения.
И ей было даже совестно, что ей никто не пишет, а потому и нет повода воспользоваться подарком. Вот ведь… допечалилась на свою голову.
Катарина провела камнем по серой бумаге, отметила примявшийся уголок и влажноватый отпечаток пальца. Камень остался черен, а Катарина, понюхав отпечаток – уж больно четкий он был – уверилась, что оставлен он скорее всего почтальоном, который имел привычку обедать на лавочке в сквере и из всех доступных яств предпочитал именно сардины в масле.
Нет, тот, кто слал такие конверты прежде, был слишком осторожен, чтобы оставлять отпечатки.
Клинок вспорол бумагу с мерзковатым звуком.
Белый лист-рамка.
И серая крупная, но несмотря на размер удивительно невзрачная бабочка в ней.
Приклеена, как и те… настоящие коллекционеры бабочек не приклеивают – слишком ненадежно, да и клей портит хрупкие крылья. Что-то там с чешуей происходит…
…толстое тельце, которое кажется несоразмерным.
Совка?
За это дело Катарина научилась изрядно разбираться в бабочках. Определенно, нынешняя была не из дневных, тем свойственен яркий окрас.
…она держала за края листа, и тот изгибался, грозя порвать хрупкие крыльца.
От бабочки пованивало.
…настоящие коллекционеры совок и бражников потрошат. Взрезают тельца, вытаскивают содержимое…
Ее замутило, но Катарина справилась с тошнотой.
…конечно, подсказка наличествовала.
Laothoe populi.
Два слова, выведенных тем же аккуратным, детским почерком.
Бражник тополевый, подсказал Малый определитель.
Что из этого?
Ничего.
Катарина почувствовала, что голова наливается знакомой горячей болью.
– Что случилось? – у нее забрали и лист, и конверт.
Хелег.
Он сегодня пришел раньше. И обещал ресторан. Он заказал столик в «Белой акации», и они оба знали, что это означает. Проверка завершена и ее кандидатуру одобрили. И значит, будет мороженое, его в «Акации» готовят по особому рецепту, а потому нигде больше не купить такого. Катарина иногда позволяла себе. Двадцать пять грошей на мороженое, конечно, роскошь, но в день зарплаты…
…и шампанское.
…когда делают предложение и получают согласие, принято ставить шампанское.
– Вот, - только и сумела произнести она. – Пришло. Сейчас…
Хелег нахмурился.
А
Бледная кожа.
Серые волосы, стриженные коротко. Стрижка ему не идет, из-за нее голова кажется вытянутой, но в Особом отделе все носят такие… массивный нос. Брови светлые, словно мукой по лицу мазнули. А глаза вот теряются… она даже не помнит, какого цвета эти глаза.
Серые?
Или лишь кажутся серыми?
Зеленые? Голубые?
Катарина попыталась заглянуть, почему-то ей показалось невероятно важным, понять, какого же цвета у Хелега глаза. Но он отстранился.
Хмур.
Сердит?
На нее?
За что? Она-то в чем виновата? Уж точно не она сама себе прислала это письмо.
– Об этом следует доложить, - произнес Хелег, убирая лист с бражником в конверт.
Да.
Конечно.
Доложить придется. И лучше не думать о том, что последует за этим докладом.
– Жаль, - Хелег поднял ее подбородок двумя пальцами. – Это многое изменит…
…и столик в «Белой акации» останется свободен.
А Катарина ответила коротким кивком: она понимает. И Хелег улыбнулся, кажется, выдохнул с немалым облегчением.
– Не волнуйся, - он провел пальцем по сухим губам ее. – Я сумею тебя защитить. В любом случае.
И ушел.
А глаза у него все-таки серые. Светлые, почти белые, как первый снег, сквозь который виден черный асфальт крыш. Странное сравнение. И…
…сука.
А он ведь знал про письмо! Тот, кого прозвали Ловцом бабочек…
Ночь прошла.
Как прошла, Катарина почти не спала. А когда все-таки задремала, ей приснился тот ублюдок, совершенно живой и веселый.
– Что, решила, будто избавилась от меня? – спросил он и погладил Катарину по щеке. От этого прикосновения ее передернуло. – Нет, девочка моя…
Он наклонился к самому лицу, и Катарина осознала, что не способна двигаться. Она лежала на прозекторском столе, голая и совершенно беспомощная.
– Ты теперь моя… поиграем?
Он дыхнул, выпуская изо рта рой разноцветных бабочек, которые облепили Катарину…
Как она не закричала? Из упрямства, наверное. Она проснулась в холодном поту. И сидела в постели, мелко дрожа. Она ощутила себя не следователем, но маленькой девочкой, впервые очутившейся в страшном и чужом месте.
Под кроватью вновь завелись тени, а в старом шкафу наверняка поселилось чудовище.
Катарина рассмеялась и смех ее был безумен. Ничего. С этим чудовищем она как-нибудь справится… постарается…