Ловец бабочек

Лесина Екатерина

Утро.

Снова. Умыться. Расчесаться. Собрать волосы в короткий хвост. Уже отросли и надо бы постричь… или оставить? Хелег говорил, что ему нравятся длинные…. Хелег… появится ли он снова? Он обещал помочь… чем ей поможешь?

Не думать.

Серый форменный костюм. Странно. Прежде он казался Катарине неудобным, а теперь вот… оделась и стало легче, будто серая чесуча способна была защитить. Тронула лычки. Заставила себя дышать… медленно. Вдох через нос и выдох через рот.

За ней нет вины.

Тот

ублюдок был виновен… виновен.

Она повторяла это вновь и вновь, пока ехала. И конный троллейбус седьмого маршрута двигался как-то на редкость неторопливо. И людно было. Люди мрачные. Злые. И все, казалось, смотрели на Катарину…

Знали.

Это чувство вины. Обманчивое. Сотворенное ее разумом, ее сомнениями, для которых не место.

Дождь зарядил.

И в дожде здание Особого отдела выглядело особенно неустроенным. Серый куб и полудюжина синеватых елей у парадного входа. Мрачная статуя Мыслителя на красном гранитном кубе.

Семь ступеней.

Скользкие.

И вновь же неудобство это видится созданным нарочно для того, чтобы Катарина и ей подобные, которым случилось оказаться здесь, помнили: оступиться просто.

Слететь в грязь.

Ее ждали.

– Третий этаж, - дежурный с трудом подавил зевок. – Триста седьмой…

А Катарине вспомнилось, что она и близко не представляет, какой из кабинетов занимает Хелег. Он ведь где-то здесь, в этом каменном склепе…

Не стоит.

Позже подумает. Сейчас стоит сосредоточиться. Вспомнить, что она следователь, а не продавщица, пойманная за продажей особо дефицитного товара. И вины за ней нет… и права она… права…

…главное, уверенность в себе.

Перед кабинетом она вновь заставила себя сделать глубокий вдох.

Постучать. Стук не должен быть робким, как не должен быть наглым. Войти.

– Добрый день, - без улыбки, поскольку для нее не место, но голосом ровным, спокойным.

– Добрый, добрый… - мужчина, сидевший за огромным, в полкабинета, столом, был немолод.

Невысок?

Или, скорее, пытался казаться невысоким. Катарина отметила, что вся обстановка в этом кабинете специально подобрана, чтобы создать ощущение незначительности, мелкости хозяина. Он привстал. И клетчатым платком отер лысину. Указал на стул.

Простой.

Жесткий. И наверняка неудобный. Хелег как-то обмолвился, что стулья в управлении особые, что делают их такими, чтобы человек, которому придется сидеть на них, отвлекался на это неудобство.

Рассредоточенное внимание.

– Катарина Оложевич…

– Знаю, - прервал человек.

Серый костюм.

Стрижка та же, что и у Хелега. А в остальном – ничего похожего. Хелег высок, из редкого числа мужчин, которые выше Катарины.

Хелег не позволил бы себе так заплыть. Живот. Щеки. Два подбородка. Уши и те казались толстыми, но мужчину, кажется, это не печалило.

–

Не стоит волноваться, - он потер кончик носа, и без того покрасневший, лоснящийся. – Вас никто ни в чем не обвиняет. Мы лишь хотим понять, что произошло…

…Хелег младший зрячий. А у этого – зеленые лычки. Как минимум – третий ранг, а то и второй. И мысли Катарины ему видны, как на ладони. А ничего-то запретного у нее в мыслях нет.

– У всех в мыслях мелькает что-то да запретное, - он усмехнулся. – Поверьте, это нормально… и волнение нормально, и прочие чувства… все-таки у нашего Отделения несколько специфическая репутация. И не могу сказать, что она не заслужена.

Он вздохнул.

– Нольгри Ингварссон. Но не обижусь, если обращаться станете по имени. Все же мои родители были несколько старомодны… да… а теперь это доставляет массу неудобств окружающим. Вас уже можно поздравить?

– С чем? – удивилась Катарина. Вот уж чего она не видела, так это поводов для поздравлений.

– С помолвкой? Кажется, это так называется. Вы ведь согласились?

– Я… - Катарина поняла, что краснеет. Горячая волна, поднявшись изнутри, разлилась по щекам, по шее. – Я…

…она была бы помолвлена, если бы не письмо.

Проклятое письмо.

– Значит, предложение он так и не сделал? – губы Нольгри Ингварссона – как бы ни сложно было его отчество, но обращаться к дознавателю по имени не самая лучшая идея – дрогнули в улыбке. – Что ж… это интересно… очень интересно…

– Ситуация… я понимаю… - жалкий лепет. – Следует проявить благоразумную осторожность…

– Осторожность и трусость разные вещи. На вашем месте, когда предложение прозвучит, я бы трижды подумал, стоит ли его принимать.

Молчание.

Стол блестит. Ни пылинки. Как это у местных уборщиц получается? Или они силу используют? Нет… это как-то нерационально… сила нужна для иных, куда более важных дел.

Но стол блестит.

И на полированной его поверхности отражается желтое солнце лампы. Слева шкаф. В шкафу – серые папки одинакового размера. Справа – окно. На подоконнике круглый горшок с фикусом. И растение не выглядит заброшенным, напротив, фикус крупный, с лоснящимися листьями, по всему видно, что жизнью он весьма доволен.

– Решите… все решите… вы молодые, разберетесь сами… а вам рекомендовал бы не экранироваться.

– Я… не специально. Это свойство такое…

– Да, да… в вашем личном деле было… жаль, что уровень ваших способностей недостаточно высок, чтобы работать у нас… с другой стороны, способности – это еще не все… далеко не все… вот бывает, что способности хороши, а человек – дерьмо… или не дерьмо, но глуповат… или слаб… или еще что не так.

Он вздохнул.

– Давно надо пересмотреть нормы… для толковых сотрудников дело всегда найдется.