Ловец бабочек
Шрифт:
Но ныне панна Ошуйская готова была и не на такие жертвы.
Черный злыдень, принявший обличье кота, принадлежал не кому-нибудь там, но панне Витковской, коия в прежние далекие времена значилась дамою сердца пана Ошуйского. Он ей едва предложение не сделал, но вовремя опомнился и из двух дам, к которым был неравнодушен, выбрал правильную.
Само собою, панна Витковская с этим поражением не смирилась.
И подло вышла замуж за коллежского советника, который ко всем чинам и иным достоинствам, включавшим и густую шевелюру, обладал немалым состоянием. И состояние это позволяло
…в памяти панны Ошуйской живо всплыла соломенная шляпка с фруктами и бантами, которая должна была достаться именно ей, но куплена была панной Витковской, и после выгуливалась ежедневно, видать, нарочно, дабы позлить давнюю соперницу.
…и юбка из атласу с бантами и лентами.
…и блузон белоснежный, с отделкой лиловою…
…и многие другие вещи и вещицы, да и не только они. Кота панна Витковска завела тоже неспроста, а исключительно желая досадить старой неприятельнице. И откармливала его отборною печенкой, чтобы вымахало это чудовище…
Нет, Барсика своего панна Ошуйская на растерзание чужой твари не отдаст. И с кряхтением подтащивши мраморную цветочницу к краю балкона, она ласково так позвала:
– Кис-кис-кис…
А след сказать, что дом ее поставлен был весьма неудачно. Сама панна Ошуйская никогда бы не купила такой, но вот супруг ее проявил редкостную недальновидность, появившись на свет в особняке, окна которого выходили прямо-таки на улицу, и в упрямстве своем с родовым гнездом расставаться не желал. Будь он помягче, посообразительней, панна Ошуйская давно приобрела бы дом, ее достойный. С мраморными колоннами и парадною лестницей, тоже мраморной, а не из постаревшего дуба. А главное, с оградой высокой и густой, чтобы всякие тут не лазили. А меж домом и оградой вытянулась бы аллея. Кленов. Или каштанов. Или еще каких дерев, главное, чтобы модных. И уж точно тогда не беспокоил бы ея тонкую натуру свет фонарей, пробиваясь сквозь кружевные занавеси…
– Кис…
Панна Ошуйская замерла.
Нет, не кот это шевелился… пусть и зрение у нее всегда было слабовато, а носить очки не позволяла гордость, однако спутать кота и двух личностей преподозрительного толку, остановившихся аккурат под балкончиком, она не могла.
…воры.
…или бандиты.
…или иной какой сброд… руки похолодели. Может, от страху, а может, от того, что и цветочница была не горячею. И надо было бы кликнуть супруга, но что-то мешало панне Ошуйской поступить разумно. Быть может, разгоряченная близкой местью, она не способна была теперь просто взять от отступиться.
Она перегнулась и тихо так позвала:
– Кис-кис-кис…
Сердце колотилось.
В руках появилась непонятная слабость, которую панна Ошуйская все ж преодолела.
…ах, вот придут их убивать – а для чего ж еще дом приглядели, кроме как для ограбления, а коль хозяева всегда при доме, то и убьют их – а супруг драгоценный так и будет с газетенкою своею сидеть… и чем он жену, женщину хрупкую и нежную, защитит от поругания?
«Сельскохозяйственным вестником»?
Собственная судьба вдруг предстала панне Ошуйской со всей возможной ясностью.
…вот
…вот уже рвется из жестоких рук, и трещит любимая ночная рубашка… или не любимая? Все ж таки люди грабить придут, неудобственно будет предстать пред ними в старой и слегка выцветшей рубашке из мягкое фланели. Надобно атласную приодеть будет, с бантами, а то после говорить станут про панну Ошуйскую всякое… а ей того надобно? Нет, ей того не надобно.
…она увидела себя, растоптанную, но несломленную.
…мертвую.
…и лежащую в гробу в белых розах…
Нет уж, розы она терпеть не могла, и мысль о том, что их всенепременно в гроб запихнут, а еще будут сплетничать о ней, невинной жертве, и быть может, говорить, что сама виновата, придала сил.
– Вот вам! – панна Ошуйская решительно перевернула цветочницу.
И не удивилась, когда та выскользнула из рук…
– Твою ж…
Голос, донесшийся снизу, был хрипловат и, несомненно, ужасен, ибо у ужасных людей могли быть только ужасные голоса, но то, что произошло потом…
…панна Ошуйская позже клялась, что не придумала и не примерещилось ей подобное, что видела она, как темная зловещего вида фигура вдруг вспыхнула белым пламенем. А в следующее мгновенье человек, если тот, кто стоял под балкончиком ее, был человеком, превратился в огроменного нетопыря.
Прежде чем лишиться чувств, панна Ошуйская сумела разглядеть и кривые рога алого колеру. И светящиеся очи, взгляд которых проникал в самую душу. И бледную когтистую длань, протянувшуюся к ней…
– Изыди! – прошептала панна Ошуйская, прежде чем лишиться чувств…
Глава 14. О женихах и знакомствах
Чему бы грабли не учили, а сердце верит в чудеса.
Вывод, сделанный панной Сиульской после пятого неудачного замужества.
Панна Гуржакова к делу встречи с женихом подошла со всею серьезностью. Во-первых, грядущая охота – а говоря по правде, панна Гуржакова никогда не отказывала себе в удовольствии пострелять, будь то женихов будь то вальдшнепов – избавила ее от меланхолии. Во-вторых, упрямство Гражины, заявившей, что никуда-то она не поедет, заставило собраться с силами.
– Матери перечишь? – обманчиво ласковым голосом поинтересовалась панна Гуржакова.
– Не поеду, - Гражина опустила очи долу.
Она так и не решилась добавить капель в еду. Собиралась. Честное слово, собиралась… но всякий раз отступала: сомнения ее одолевали. Все ж таки родная мать… нет, не то, чтобы Гражина боялась отравить. Он не обманул бы…
Конечно, нет…
Просто успокоительное.
– Дура, - панна Гуржакова ухватила дочь за косу. – От счастья не убежишь!
Ну, это она произнесла несколько неуверенно: все ж счастье – вещь такая… да и разбирали ее сомнения. Надобно на жениха этого сперва самой глянуть, а там уже, решивши, что и к чему, за Гражинку взяться.