Ловец бабочек
Шрифт:
– Доброго утра, – пропели от двери.
И Себастьян обреченно закрыл глаза.
Уволится.
Все одно контракт истек, а новый он подписал обычным, без крови… и если так, то приказать ему не смогут…
– А мы вот ехали мимо… – панна Белялинска вплыла в кабинет, в котором и без того стало тесно.
– А у вас тут светская жизнь кипит-прямо, – предовольным тоном произнес пан Мимиров, высвобождаясь из цепких рук генеральши.
– И ехали бы… – недовольно произнесла последняя, окидывая извечную соперницу свою
Младшая была смугла и темноволоса, не по-женски высока, что, впрочем, нисколько ее не портило. Она держалась свободно, да ко всему сама над собою подшучивала, что, дескать, с таким ростом и без того невеликий выбор женихов вовсе перестает быть выбором. Старшая же, напротив, была невысока, светловолоса и несколько полновата той сдобной полнотой, которая делает женщин уютными.
– Нам подумалось, что вы, должно быть, голодны… – в руках старшая держала коробку, перевязанную, к счастью, не лентой, но обычной бечевкой. – А наша кухарка ныне сготовила просто потрясающие кренделя.
– Кренделя… – с выражением произнес пан Мимиров.
– Кренделя, – повторила панна Гуржакова, устремив на соперницу взгляд, не обещающий ничего хорошего. Впрочем, взглядом панну Белялинску было не испугать. Она ответила мягкою улыбкой.
– Нам стоит позаботиться о том, кто заботится обо всем городе… или вы не согласны?
Пан Мимиров согласен не был.
Он выглядел невероятно довольным, верно, получивши больше, чем желал. А Себастьян представил поток кляуз, который ныне же потечет в Познаньск. К мздоимству, и думать нечего, добавится распутное поведение, безответственность, использование служебного положения в личных целях, соблазнение юных дев… в массовых количествах.
– Возьмите кренделек, – старшенькая из дев Белялинских, не соблазненная пока – Себастьян надеялся, что и в принципе – сняла крышку с коробки, и по кабинету поплыл сладкий сдобный дух.
– С вареньицем, – поддержала сестрицу младшая.
Как их зовут-то?
Ведь представляли… на каком-то из вечеров, которые вдруг стали обязательны к посещению, ибо невместно воеводе чураться общества… точно представляли, но Себастьян не запомнил.
Невинные девы его интересовали мало.
А теперь и пугали.
Уж больно хищным был взгляд у блондиночки. А кренделек сам собой, не иначе, оказался в Себастьяновой руке. Этак, он и опомнится не успеет, как оный кренделек в рот сунут и пережевать заставят, если сами не пережуют.
– Простите, но я позавтракал…
– Так разве это завтрак? – Белялинские, похоже, были настроены серьезно. Что они в эти крендельки понапихали? Приворотного? Или сразу яду? Хотя… он вроде бы как ничего такого сделать не успел, за что его травить… – Это так… баловство…
– Воеводе не до баловства, – неожиданно на помощь
– Чем же? – черная бровь приподнялась.
– Делом.
– Вот-вот! – донесся голос пана Мимирова, – делом заниматься надо, а не кренделя поедать на рабочем-то месте…
– Нам надо поговорить, – панночка Гуржакова повисла на Себастьяновой руке, прижалась грудью к плечу и дыхнула в самое ухо ароматом яблок и…
…все-таки приворотное.
Облилась-то с макушки до пят, не пожалела… странно, что Себастьян раньше не почуял.
Шея зачесалась.
И он попытался высвободиться из объятий панночки, которая, невзирая на кажущуюся слабость, все ж держала потенциальную жертву крепко. И похоже, настроена была серьезно, чем и заслужила одобрительный взгляд матушки.
– Поговорим, – пообещал Себастьян и, не удержавшись, поскреб шею.
…может, и вправду жениться? Не на такой от дурочке, конечно, которая приворотами балуется, а хоть бы на Белялинской… старшенькая, пусть и не молода, но вполне себе симпатична… Евдокию чем-то напоминает.
Цветом волос.
И только.
Себастьян отогнал непрошенную мысль. Интересно, чем эти пользовались, если мысль о женитьбе показалась вдруг донельзя заманчивой? А Белялинска взялась за другую руку, голову на плечико пристроила и мягко так произнесла:
– А знаете, нам ведь с вами тоже поговорить есть о чем…
Шея зачесалась сильней.
И воротничок накрахмаленный показался вдруг донельзя тугим. Себастьян с немалым трудом стряхну обеих красавиц. Вот же… а с виду приличные панночки…
– И о чем же, – голос стал сиплым. А чесалась уже и спина.
Знакомо.
– Это такое дело… – пропела Белялинска. И от голоса ее голова закружилась.
Красивый голос.
Нежный.
И сама она… пусть помолвлена, но помолвка – еще не свадьба. Себастьяну не откажут, если попросит руки… а он попросит?
Отчего бы и нет?
Сколько можно жить одному, и вправду так недолго одичать. И разве не приятней ему будет возвращаться в свой уютный дом, чем в прокуренную гостиную панны Гжижмовской? Любовь? Что с той любви… трезвый расчет и только… панночка Белялинска умна. Воспитана. Сдержанна.
Она станет хорошей женой.
Детей вот родит.
На детях мысль споткнулась и погибла. Нет, дети его не то, чтобы пугали, скорее при виде их, особенно младенцев, Себастьян начинал испытывать пренепреятнейшее чувство беспомощности.
– Все отошли, – рявкнул он и, не удержавшись, поскреб-таки шею.
Чешуей пошла.
Слева.
А с права рог проклюнулся, не на шее, само собой, но легче от того не было.
– Вам действительно стоит выйти, – мурлыкнула панна Белялинска, подталкивая к выходу и свою заклятую подругу, которая выходить не желала, и пана Мимирова.