Ловец ласточек
Шрифт:
Прежде я считала время жестоким. Но теперь позволила ему как угодно распоряжаться мной. Потому что только оно могло привести меня к верному ответу.
Февраль выдался снежным. Морозный воздух просачивался в комнату сквозь оконную раму, и под толстым одеялом, в накопленном за ночь тепле, даже мой беспокойный сон становился крепче. Я с трудом разлепляла глаза и смотрела на ещё тёмное небо в просвете штор, мечтая до вечера не покидать постели. Запах зимы ощущался как никогда отчётливо. Я бы спала до полудня, если бы Кир не заходил меня будить.
Мы с Петером помогали ему
В агентстве всегда было теплее, чем в общежитии. Или же мне это только казалось. Было что-то согревающее в наших вялотекущих разговорах и умиротворённом молчании. Странно, но именно в агентстве, где за нами должны были пристально следить, я чувствовала себя в безопасности. В Тьярне наступило особенное зимнее затишье, и оно околдовало нас, притупило чувства и остудило головы. Заказов не было и не предвиделось. Иногда я задумывалась, не пора ли прекратить бездельничать и заняться чем-нибудь полезным, найти новую работу или хобби. Но изо дня в день я приезжала в агентство, откладывая перемены на потом.
Одним утром, когда Мария в очередной раз отлучилась по делам, про которые она не считала нужным рассказывать, Кир повёл нас в её кабинет. Дверь была не заперта. Без хозяйки кабинет выглядел ничейным, необжитым, она не хранила внутри личных вещей и не украшала его цветами, картинами или статуэтками. Здесь было неуютно. Возможно, Мария умышленно сохраняла кабинет таким.
Кир оглядел книжный шкаф и вытянул с нижней полки увесистый том в толстой тёмно-синей обложке.
— Только без лишнего шума, — он приложил палец к губам. — А лучше воздержитесь от любых комментариев.
Это оказался фотоальбом. Кир раскрыл его на середине, где были две наши совместные фотографии. Я впервые увидела их, эти счастливые, освещённые ещё тёплым осенним солнцем лица. Мы создавали впечатление семьи, пусть и знали друг друга совсем недолго. На глаза навернулись слёзы. Сквозь их пелену я прочла подпись: дату съёмки и три пометки. «Лайонел — 17 октября. Франтишка — 28 декабря. Бертран — 1 января».
Кир листал страницы от конца к началу. Менялись лица, менялись даты и имена, но пометки оставались теми же. Сколько же странников пришло в этот мир и исчезло навсегда? Сколько семей вроде нас обрели друг друга и утратили?
Пять лет назад, десять, двадцать…
— Разве не Мария открыла агентство? — вспомнила я. — Неужели она настолько молодо выглядит?
Вместо ответа Кир перелистнул первую страницу и показал фотографию, с которой всё началось. Снимку было больше тридцати лет. На фоне голой стены стояли двое: высокий молодой человек смеялся, положив ладонь на плечо девушке, которая чуть подалась вперёд и с недовольным видом что-то говорила в объектив. А в центре фотографии, на стуле, сидела Мария. В белой блузке и строгой юбке, с идеально прямой спиной. Точь-в-точь такая же, как сейчас.
— Что это…
— Интересно, да? — перебил меня Кир и подал знак, чтобы мы молчали. — У агентства богатая история.
— Как ты вообще узнал про этот альбом?
— Застал Марию с ним. Она так поспешно его от меня спрятала, что я просто не мог не утолить любопытство, — Кир хмыкнул, аккуратно отклеил снимок от страницы и захлопнул альбом. — Ну так что, спросим?
Она вернулась к обеду. Уставшая. Я научилась различать её настроение по тем нюансам интонаций и мимики, которые невозможно было подделать или замаскировать. Едва Мария села за стол, Кир протянул ей фотографию.
— Расскажешь нам историю агентства?
Она вздохнула и потёрла глаза, теперь уже не скрывая усталости.
— Подумать только, мои сотрудники копались в моих же вещах.
— Там и наша общая фотография есть, даже две. Мы, что ли, не имеем права их посмотреть?
— Выходит, это твоя инициатива была, да, Кир?
Строгим тоном Мария пристыдила его. Он прикусил язык и потупился, ссутулился.
— Если так хотелось посмотреть, могли бы сперва спросить, а не сразу нарушать личные границы.
— Но, Мария, — подала голос я, — ты ведь расскажешь? Пожалуйста.
Она направила на меня испытующий взгляд. Перебарывая смущение, я выдержала его и попыталась всем своим видом показать, что мы заслуживали узнать правду. Наконец, Мария шумно выдохнула и произнесла:
— Давайте не сегодня.
Вечером, спустившись в прихожую проводить нас, она передала записку с незнакомым мне адресом. «Суббота, после полудня».
— Далековато, — протянул Кир, изучая карту. Мы сидели в ещё не прогретой машине при бледном свете лампочки, и я поражалась, как он мог прочесть хоть что-либо в такой темени. Тонкие линии схемы и мелкие подписи плыли у меня перед глазами. — Никогда не бывал в том районе.
— Там нечего смотреть, — скучающе сказал Петер.
— Откуда знаешь?
— Да так. Занесло однажды.
Он колебался, будто бы решил, что мы ждём пояснений, но очень не хотел их озвучивать. Кир складывал карту, разгоняя тишину шелестом и хрустом бумаги.
— Ну, вот в субботу и проверим, — бросил он и завёл двигатель.
По адресу, который указала Мария, стоял старый многоквартирный дом. Тот район пестрел старой застройкой: янтарь в Тьярну везли с запада, и городская окраина, где сосредотачивалось производство янтарных ламп, издавна была центром притяжения жизни. Пусть здания уже много лет не реставрировали и никто не расчищал занесённые снегом улицы, в морозном воздухе витал тот самый, ни на что не похожий праздничный дух — люди были беззаботными и расслабленными.
Петер озирался по сторонам. Он словно искал что-то, высматривал среди вывесок и табличек, но не найдя, вздохнул с облегчением. Сквозь арку мы вошли во двор-колодец, такой узкий, что изнутри него дом казался выше, чем был в действительности. Небо прояснилось, косые лучи солнца осветили стены, но не достигли дворового дна, где сгустились холодные тени. При взгляде вверх голова кружилась.
Мы поднялись на четвёртый этаж и какое-то время ждали под дверью. На лестничной клетке было так тихо, что я боялась заговорить, и ребята тоже молчали. Пахло крысами. Штукатурка на потолке растрескалась, в углу большим зеленоватым пятном разрослась плесень. Почему Мария позвала нас сюда?