Ловец снов
Шрифт:
— Сдавайся, Джоунси, выходи, сдавайся, Джоунси, выходи, сдавайся…
Одновременно раздался такой бешеный стук, что Джоунси подпрыгнул от страха, твердо уверенный в том, что мистер Грей раздобыл спецназовскую монтировку для взлома дверей и сейчас вломится внутрь.
Оказалось все куда хуже. Мистер Грей поставил на окна промышленные стальные ставни, к тому же серого цвета. Теперь Джоунси был не просто узником. Его ослепили.
Прямо перед глазами краснели большие, выведенные на внутренней
СДАВАЙСЯ, ВЫХОДИ.
Джоунси почему-то вспомнил «Волшебника страны Оз», СДАВАЙСЯ, ДОРОТИ, написанное в небе, и едва не рассмеялся. Но не смог. Какое уж тут веселье, какая ирония! Настоящий ужас!
— Нет! — крикнул он. — Сними их! Сними, черт бы тебя побрал!
Нет ответа. Джоунси размахнулся, собираясь расколотить стекла, наброситься на стальные ставни, но тут же взял себя в руки:
Спятил ты, что ли? Именно этого он и добивается. Стоит тебе разбить окно, как он мигом уберет ставни и окажется здесь. И ты пропал, приятель.
Он ощутил какое-то движение: тяжелую поступь снегоочистителя, сытое урчание мотора. Где они сейчас? Уотервилл? Огаста? Еще дальше к югу? В зоне, где снег сменился дождем? Скорее всего нет. Мистер Грей вряд ли выбрал бы снегоочиститель, если бы представилась возможность передвигаться с большей скоростью. Но все еще впереди. Потому что они едут на юг.
Но куда именно?
С таким же успехом я мог бы уже отправиться на тот свет, подумал Джоунси, безутешно взирая на закрытые ставни с издевательским посланием. Уж лучше бы мне умереть.
В конце концов именно Оуэн взял Роберту Кэвелл за руки и, кося одним глазом на бегущие стрелки часов, слишком хорошо сознавая, что каждые полторы минуты Курц становится ближе еще на милю, объяснил, почему они должны взять Даддитса с собой, как бы плохо ему ни было. Даже в этих обстоятельствах Генри не сумел заставить себя с серьезным лицом произнести сакраментальную фразу: «от этого зависит судьба мира». Но Андерхилл, всю жизнь служивший своей стране с оружием в руках, смог — и сказал.
Даддитс по-прежнему обнимал Генри, глядя на него ослепительно сверкавшими зелеными глазами. Только эти глаза и не изменились. И чувство, которое Генри всегда испытывал рядом с Даддитсом — что все в порядке или скоро будет.
Роберта с отчаянием уставилась на Оуэна, с каждой минутой все больше старея, словно по чьей-то злой воле время помчалось с невероятной быстротой, и листки календаря слетали один за другим.
— Да, — твердила она, — да, понимаю, вы хотите найти Джоунси… поймать, но что он хочет сделать? И если приезжал сюда, почему не сделал это здесь?
— Мэм, мне трудно
— Boa, — внезапно вмешался Даддитс. — Оси оцет воу.
Войну? — мысленно спросил у Генри встревоженный Оуэн. Какую войну?!
Не важно, ответил Джоунси, и его голос в голове Оуэна был опять еле слышен. Нам пора.
— Мэм, миссис Кэвелл, — начал Оуэн, очень осторожно беря ее за руку. Генри любил эту женщину, как мать, и Оуэн понимал почему. От нее исходила аура доброты, благожелательности и непередаваемого обаяния. — Мы должны ехать.
— Нет. О, пожалуйста, скажите «нет». — Она снова заплакала.
«Не надо, леди, — вертелось на языке Оуэна. — Дела и без того хуже некуда. Пожалуйста, не надо».
— За нами гонятся. Очень нехороший человек. Мы должны исчезнуть, пока он не явился.
Несчастное печальное лицо Роберты осветилось решимостью.
— Хорошо. Согласна. Но тогда я еду с вами.
— Нет, Роберта, — покачал головой Генри.
— Да-да! Я позабочусь о нем! Дам таблетки… преднизон… захвачу лимонные тампоны, и…
— Ама, айся есь.
— Нет, Даддитс, нет!
— Ама, айся есь. Аано! Аано! — возбужденно твердил Даддитс. «Мама, оставайся здесь. Безопасно…»
— У нас нет времени, — напомнил Оуэн.
— Роберта, — повторил Генри. — Пожалуйста.
— Позвольте мне ехать! — заплакала она. — Дадди — это все, что у меня есть!
— Ама, — твердо сказал Даддитс странно взрослым голосом. — Айся ЕСЬ.
Роберта взглянула на сына и как-то сразу поникла.
— Хорошо, — сказала она. — Еще минуту. Мне нужно кое-что собрать.
Она метнулась в комнату Даддитса и вернулась с бумажным пакетом.
— Это его таблетки. В девять надо дать преднизон. Не забудьте, иначе он расчихается так, что грудь заболит. Если попросит, дайте перкосен, а он скорее всего попросит, потому что в последнее время не терпит холода.
Роберта смотрела на Генри грустно, но без упрека. А он почти хотел, чтобы его осуждали. Видит Бог, ни одного своего поступка он не стыдился больше, чем этого. Дело даже не в лейкозе. В том, что Даддитс так давно и тяжело болен, а они даже не знали.
— И лимонные тампоны… смазывайте только губы, десны в последнее время кровоточат, и лимонный сок щиплет. Вата в нос, если пойдет кровь. Да, и катетер. Видите, на плече?
Генри кивнул. Пластиковая трубка, торчащая из марлевой повязки. При виде нее Генри мгновенно испытал дежа-вю.
— Прикрывайте его, когда выходите на улицу… Доктор Бриско посмеивается надо мной, но я уверена, что холод проникает внутрь… достаточно шарфа… даже носового платка…
Она снова плакала, безуспешно стараясь сдержать всхлипы.