Ловец снов
Шрифт:
Ричи мельком глядит на него и снова обращается к Генри:
— Клянись Богом.
— Клянусь Богом, — соглашается Генри.
— И вы все тоже клянетесь Богом? — спрашивает Гренадо.
Джоунси, Бив и Пит послушно клянутся Богом. Гренадо на долгое, бесконечно долгое мгновение задумывается и пожимает плечами.
— Так и быть, хрен с ним, мы уходим.
— Как только они подойдут, беги за дом, — поспешно шепчет Генри Питу, потому что взрослые парни уже двинулись со двора.
Но Гренадо по-прежнему крепко держит Скотти за руку, и, по мнению Генри, это добрый знак.
— Подумаешь,
Не хватает еще хихикнуть в такой момент, когда все улажено. Та же часть его души бунтует от ненависти, но остальная — дрожит от облегчения.
— Да что это вам взбрело? — вдруг спрашивает Ричи. — Подумаешь, большое дело.
У Генри язык чешется, в свою очередь, поинтересоваться, как сам Ричи способен на такое, и это не риторический вопрос. Этот плач! Господи! Но он молчит, зная, что все сказанное им только подстегнет оглоеда, и все начнется сначала.
И тут начинается нечто вроде танца, который суждено выучить всякому, кто учится в первом и втором классах. Едва Ричи, Дункан и Скотт ступают на дорожку (небрежно, вперевалочку, стараясь показать, что им самим надоело стоять тут, что уходят по собственной воле, а не бегут от банды малолетних наглецов), Генри и его друзья сначала поворачиваются к ним лицами, потом вытягиваются в линию и отступают к рыдающему, все еще стоящему на коленях мальчишке, отсекая его от троицы.
На углу здания Ричи останавливается и оборачивается к приятелям.
— Ничего, еще встретимся, — говорит он. — Один на один или со всеми вместе.
— Точно, — соглашается Дункан.
— Остаток жизни проведете в кислородной палатке, — добавляет Скотт, и на Генри снова накатывает припадок веселья.
Он тихо молится, чтобы друзья чего-нибудь не брякнули — не буди лиха, — но все молчат. Почти чудо.
Последний злобный взгляд Ричи — и Генри, Джоунси, Пит и Бив остаются наедине с малым, раскачивающимся взад и вперед на грязных коленках; чумазое окровавленное, залитое слезами, непонимающее лицо поднято к белесому небу, как циферблат сломанных часов. Они переглядываются, гадая, что делать дальше. Поговорить с ним? Объяснить, что все в порядке, что плохие мальчики убрались и опасность миновала? Все равно ведь не поймет. И, ох, этот плач кажется таким ненормальным. Как могли эти кретины, пусть злобные и глупые, продолжать издеваться над малым под этот плач?
Позже Генри поймет… вернее, разберется… но сейчас это остается для него полнейшей тайной.
— Я кое-что попробую, — резко бросает Бивер.
— Да, конечно, все что угодно, — говорит Джоунси. Голос его дрожит.
Бив выступает вперед, но тут же оглядывается на друзей. Во взгляде то ли стыд, то ли вызов, и… и Генри мог бы поклясться: надежда!
— Если протреплетесь кому-нибудь, что я это сделал, больше знать вас не желаю, — предупреждает он.
— Хватит языком молоть, — говорит Пит, и голос его тоже подрагивает. — Если сможешь его заткнуть, действуй!
На несколько секунд Бивер застывает на том месте, где стоял Ричи, пытавшийся скормить малому собачье дерьмо, потом тоже опускается на колени. Генри внезапно понимает,
И тут Бивер обнимает ноющего, почти голого недоумка и начинает петь.
Четыре, всего четыре мили до Бенберри-кросс… а может, только три. Всего четыре мили до Бенберри-кросс… а может, только…
Генри снова поскользнулся и на этот раз не сумел удержаться на ногах: слишком глубоко ушел в воспоминания, падение застало врасплох. Не успев опомниться, он уже летел на землю.
И приземлился на спину с глухим сильным стуком, не сумев сдержать крика. Мелкая сахарная пудра снега поднялась легким облачком. В довершение ко всему он так ушиб затылок, что из глаз посыпались искры.
Больно было так, что он не сразу смог подняться, давая любой сломанной конечности время заявить о себе. Не дождавшись ничего серьезного, он завел руку за спину и потер поясницу. Ноет, но терпеть можно. В десять-одиннадцать лет, когда он все зимы проводил в Строуфорд-парке, катаясь на санках, еще и не такое бывало, а он только смеялся. Когда-то, летя вниз на снегокате, которым правил этот поганец Питер Мур, они оба врезались головами в толстую сосну у подножия холма, которую мальчишки прозвали Деревом Смерти, и отделались синяками да парой шатавшихся зубов. Беда в том, что десять-одиннадцать лет ему было давно.
— Вставай, малыш, все в порядке, — сказал он и осторожно сел.
Спину тянет, конечно, но и это не трагедия. Так, сотрясение костей. Ничего не пострадало, кроме гребаной гордости, как они когда-то говорили. Но все же Генри продолжал сидеть. Он показал неплохое время и заслужил отдых. Кроме того, воспоминания его расстроили. Ричи Гренадо, мудак Ричи Гренадо, который, как оказалось, действительно смылся из футбольной команды и совсем не из-за сломанного носа.
«Мы еще встретимся», — пообещал он на прощание, и Генри посчитал, что это не пустая угроза, но стычки так и не произошло, нет, вообще не произошло. Вместо этого произошло кое-что другое.
И все это было очень давно. Сейчас его ждет Бенберри-кросс — «Дыра в стене», — и нет палочки, которая домчала бы его туда, только лошадка бедных — собственные ноги. Генри поднялся, начал отряхиваться от снега, и тут… этот истошный вопль в голове.
О-о-ой! — крикнул он. Господи, словно кто-то подкрался и врубил плейер на полную мощность, словно в мозгу взорвалась граната, словно перед глазами обвалилось здание. Он отшатнулся, как от удара, беспорядочно размахивая руками, и если бы случайно не уперся в замерзшие ветки сосны, растущей по левой стороне дороги, наверняка упал бы снова.
Но все же кое-как высвободился из когтей дерева, хотя в ушах по-прежнему звенело… не только в ушах, в голове… и шагнул вперед, с трудом веря, что еще жив. Поднес руку к носу, и ладонь повлажнела от крови. Во рту что-то болталось. Он сунул туда пальцы, вытащил зуб, удивленно оглядел и отшвырнул, игнорируя порыв сунуть его в карман куртки. Насколько он знал, никто еще не делал хирургическую имплантацию сломанного зуба, и Генри сильно сомневался, что Зубная Фея придет ему на помощь из своей волшебной страны.