Ловец удовольствий и мастер оплошностей
Шрифт:
Нужно было принимать меры. Но я продолжал раскачиваться. Впрочем я уже понимал, что пора решать что-то и с издательством. Других возможностей улучшить свое положение я пока не видел. И если уж начинать, то лучше сразу, сегодня. Могло ли издательство приносить деньги? Это оставалось для меня главным вопросом.
В пятницу поздно вечером вдруг позвонила Элен. Та самая, с Тверского бульвара. Она извинялась, что звонит поздно. И я не сразу понял, что говорим мы по местной парижской линии. Родственники заплатили ей за билет, чтобы она смогла отдохнуть пару недель во Франции. Звонила она «просто
Я поинтересовался, как дела у нее самой, у ее подруги.
Всё так же, без перемен. Она вновь поблагодарила меня за помощь с переводом денег. Ей уже пришло письмо из французской мэрии с подтверждением, что всё в порядке. Хотя и оставалась неясность со сроками, на которые продлили концессию. Она опять не всё понимала в бумагах. Я предложил увидеться, посидеть где-нибудь в кафе, но не завтра, а в какой-нибудь другой день, на неделе.
– Вообще, если вы заняты, я могу позвонить через несколько дней. Я просто так звоню, чтобы…
– Нет-нет, не занят. Вы одна или с кем-то приехали?
– Я одна…
В день встречи, утром, я подтвердил свою готовность увидеться, и мы договорились найти друг друга на набережной, возле моста Бир-Акейм. Договорились на час дня. День однако становился жарким. Сидеть где-то в духоте, в кафе или в ресторане, – это казалось неизбежным. Зачем это нам обоим? И я решил, что пикник на берегу Сены, как делают те, кто попредприимчивее, будет уместнее, да и оригинальнее. Там же, под мостом, тянется сквер, длинным островком он врезается в Сену, рассекая русло на два рукава. Сквер небольшой, в одну аллею, но уголок зеленый, есть и скамейки, помнилось, что там тихо, безлюдно. Я перезвонил и перенес нашу встречу в это место…
Мы сразу заметили друг друга на условленном пятачке моста, перед спуском к реке. Элен изменилась. Я с трудом ее узнал. В джинсах, в одной светлой кофточке, с хвостом русых волос, заметно похудевшая, – она мне показалась чуть ли не подурневшей. На лбу у нее была заметна мелкая сыпь, и она этого явно стеснялась. Но глаза, мягкие, серые, спокойные, немного поражали, как и в первый раз, – теперь я это сознавал, – своей добротой, какой-то особой тишиной, которую сразу же хотелось оберегать или, по крайней мере, не вторгаться в нее, не вероломствовать.
Зачем я навязал ей встречу в таком месте? Тот же вопрос я угадывал в ее глазах. Но без малейшего упрека. Это было просто любопытство.
Я молчал.
– Классно! – сказала она, осматриваясь по сторонам.
– Да… Однажды мой знакомый созвал сюда друзей на пикник, – будто оправдываясь, сказал я; но так это и было, годы назад де Лёз действительно устроил здесь настоящую вечеринку с птифурами и шампанским, пригласив на пикник весь свой парижский бомонд, чтобы обмыть свой отъезд в Китай, для многих неожиданный.
– Хорошо вам. Здесь всё в размер человека, – Элен улыбалась. – Не больше и не меньше.
– Не больше и не меньше, так и есть. Я здесь не был, кажется… Но вы же знаете, хорошо везде, где… – И я чуть не произнес банальность. – Везде, где веришь в миф того места, в котором находишься. То же самое я в Москве чувствую иногда. В Подмосковье.
– Правда? – Она удивилась.
– Сидишь вечером на террасе, разглядываешь
– Вот это правда! А когда пух начинает летать, не знаешь, куда деваться… У меня дома… да вы были… пух по углам сбивается. Такое чувство, что бегает кто-то.
– Я решил, что пикник – лучше, чем ресторан. Жарища сегодня. Не проголодались? – спросил я. – Я показал ей свой рюкзак.
Она и удивилась и нет. И уже через четверть часа, когда мы спустились в сквер и прошли по алее еще немного вперед, я остановился перед одной из скамеек и стал разбирать содержимое рюкзака. Здесь всё было по-прежнему. Тенистая, безлюдная аллея. Действительно ни души. Для центра Парижа это было даже странно.
Расстелив на скамье скатерть, я извлек коробки с порционными сандвичами, готовый картофельный салат, бутылку бордо, виноград, тряпичные салфетки, пластмассовую посуду. Элен с живостью помогала мне. Пока я откупоривал вино и разливал бордо по пластмассовым стаканчикам, я объяснял ей что-то про вид, открывавшийся по сторонам, и вдруг понимал, что правильно сделал, что позвал ее сюда. Окажись мы в ресторане, ей было бы со мной неловко или скучно.
Она же стала рассказывать о своей поездке. Поселилась она в семнадцатом округе, на рю Нолле. Квартиру ей раздобыли всё те же родственники. Скромное, почти без мебели жилье принадлежало их знакомым, которые намеревались то ли продавать квартиру, то ли ремонтировать. С утра до вечера она бродила по Парижу. Париж казался ей «каким-то вечным», ничто и никогда не могло изменить этот город.
Не забывая про свою порцию салата с картошкой, я расспрашивал о Москве, не переставал подливать себе вина. Она же вино лишь пригубляла. Из всего, принесенного мною, она ела только вегетарианский сандвич с непонятной начинкой.
На ее салфетку вдруг упала алая капля. Запрокинув голову, она долго не могла нащупать на дне своей сумки бумажный клинекс. Мой свежий тряпичный носовой платок оказался кстати. Ей пришлось прилечь на скамью. Мне же пришлось смачивать минеральной водой столовую салфетку, а потом сдвигать весь наш обед в сторону, чтобы она могла разместиться поудобнее. Я попытался накрыть ей лоб охлажденной в воде салфеткой, хотя и боялся навредить прыщикам. Всё происходящее было и странно и неожиданно.
Она покорно подставляла мне лоб, лицо, промакивала клинексом ноздри и молча смотрела в небо. Ее тихие глаза стали совсем светлыми и немного беспомощными, не то виноватыми. Но яркие алые пятнышки по-прежнему оставляли следы на клинексе. Кровь не останавливалась. Элен еще и нелепо извинялась, уверяла меня, что так с ней бывает иногда, ни с того ни с сего. В этом, мол, нет ничего страшного.
Возле нас приостановились две пожилые женщины, завидевшие кровь на моем белом носовом платке. Они предлагали помощь. Я стал заверять, что всё хорошо, что мы справимся сами. Элен помогла мне их уговорить идти своей дорогой.
Стараясь ее чем-нибудь отвлечь, я поинтересовался, когда она собирается назад в Москву. Она ответила, что решила продлить поездку.
– Виза какая у вас?
– Я приехала с группой монахинь. Из Свято-Елисаветинского монастыря. Это в Минске.
– С монахинями? Из Минска?