Ловец

Мамаева Надежда Николаевна

ОН

Наконец–то очередной его эксперимент увенчался успехом! Дух, вселенный в юное тело, не просто в нем укоренился, но и сохранил при этом память. Правда, его «эталонный образец» грозил вот–вот умереть… Последнего нельзя было допускать ни в коем разе. Особенно теперь, когда осталось сделать всего лишь шаг.

Очередной приступ скрутил его. Резко,

стремительно, грозя забрать с собой по путям лабиринта. Он упал на ковер, смахнув со стола папку с отчетами и разлив чернила на пестрый ковер с плотным ворсом. Его ноги и руки дергались в конвульсиях, тело выгибалось от боли. И все же, спустя несколько минут, показавшихся ему вечностью, приступ закончился, оставив в память о себя тремор в руках и липкий вкус во рту. А еще – несколько синяков на бедре и правом боку: так его тело отметило встречу с полом.

– Медлить нельзя. Совсем нельзя, – он старался говорить твердо. Не важно, что пустому кабинету, где кроме него не было никого. – Завтра я могу не пережить еще один такой приступ.

Тэд

Сознание возвращалась медленно. Толчками. Рваными ударами сердца, которое, в отличие от разума, хотело жить. Тэд открыл глаза. Сначала ему показалось, что он лежал на сером песке, но потом понял: на тлене. Том, что оставляет после себя время, превращая камни, дерево, вещи в пыль.

Под ним была лужа. Теплая, липкая, с запахом, который ни с чем не спутаешь. Разошлась недавняя рана. Это из-за нее он потерял сознание. Это она – виновница того, что его же собственный дар не выжег его до конца.

Тэд поднялся. Сначала опираясь на ладони и колени, потом распрямляясь. Его штормило. Перед глазами все плыло, а в голове была лишь одна мысль: «Надо уходить».

Лабиринт приветливо раскрыл навстречу ему свою темную пасть.

Тэд шел по миру без теней, а на него смотрели тысячи глаз, за спиной слышался шепот, но никто, ни одна тварь не смела к нему приблизиться, хоть он, обнаженный, и истекал кровью.

Порождения бездны чувствовали: если он и сойдет с ума, то теперь сам, по собственной воле. Надо только подождать…

Когда же ловец оказался у себя, Бариста, в первый миг разразившаяся требовательным мяуканьем, враз стихла и начала виновато ластиться к ногам, словно спрашивая: чем помочь?

Тэд, едва стоя на ногах, все же нашел в себе силы добраться до заживляющего зелья в аптечке, а потом промыть рану. Оказалось, разошлось не так много. Скорее сказалась потеря крови, от которой кружилась голова. Ловец сумел наложить повязку и добрести до кровати. Как он упал на постель, он уже не помнил.

В себя он пришел на следующий день, ближе к обеду. Проснулся, как от толчка. Его тело, изможденное перегрузками, все это время отдыхало, зато мозг работал. Цеплялся за малозначительные детали, обрывки фраз, сопоставлял.

Тэд встал, пошатываясь, добрел до гардероба, и, одевшись, открыл проход в лабиринт. Ему надо было еще раз взглянуть на улики. А конкретно, на тот обрывок записки с именем Закриана Дарка.

Когда он зашел к уликоведу, тот обрадовался:

– А, Тэд, принес еще один отсекатель? Та штука оказалась до жути занятной и я…

– У тебя все улики по делу Элгриса? – перебил его ловец.

–Да, – насупился мастер-актефактор. – Что именно интересует?

– Обрывок записки. Нужно взглянуть.

Уликовед принес требуемое быстро. Правда, вынул из коробки пинцетом, аккуратно подцепив за край, и в руки Тэду так и не дал.

Угол бумаги, на котором осталась лишь часть слова: «..рок. Закриан Дарк».

– Нарух считает, что там было что–то высокопарное, наподобие «покарает тебя рок», – пояснил уликовед. – У знати такие пафосные писульки в чести. Как и эффектные жесты. Лурк и вовсе посчитал, что этот Закриан вручил Элгрису письмо, а пока тот его читал – и огрел кочергой по голове. А потом вырвал из рук убитого писульку. Вот только обрывок, зажатый меж пальцами, не заметил, когда кидал бумагу в камин.

А вот у Тэда при виде этого «рок» возникли совершенно другие ассоциации.

Шенни

Карлос встретил нас радушно. Сначала он даже не понял, что за девушка стоит за спиной аспиранта. А когда разглядел…. Руки старика затряслись, плечи всегда прямой спины ссутулилась, а с губ сорвалось:

– Деточка… Живая!

Я обняла его. Худой, жилистый, с пергаментной морщинистой кожей… Карлос так разительно отличался от моего отца, чуть полноватого, со здоровым румянцем на щеках.

Все–таки Карлос был мне почти как второй отец. Да почему почти? Он был моим крестным.

– Дядя Карлос! – отчего–то глаза сами собой наполнились слезами, а в носу защекотало.

Старческая рука погладила меня по спине.

– Ну полно, полно… А я все боялся поверить этим сплетникам–газетчикам. А ты и вправду жива, – он чуть отстранился: – Дай-ка, я как следует на тебя посмотрю.

До гостиной мы шли долго. С объятьями, рассказами ни о чем и обо всем сразу, с причитаниями Карлоса и моим шмыганьем.

А когда разместились на диванчике, Карлос принес чай в двух разных чайничках: