Ловец
Шрифт:
Я тихонечко присела на свободный край скамейки, когда одна их теток подвинулась.
Под потолком раздался усиленный рупором капитанский голос:
– Отправляемся. О промежуточных остановках объявлять заранее и громко, поскольку капитан глухой и не успевает сразу нажать протезом на тормоз. А еще напоминаю, что в стоимость проезда аварийный дыхательный амулет не вхо...
Окончание прочувственной
«Если эта посудина развалиться в воде, будет обидно утонуть, едва избежав смерти в огне», – пришла в голову мысль. Руки же тем временем вцепились в засаленное и отполированное сотнями тысяч задов деревянное сиденье.
А две дородные тетки словно и не заметили стона ржавого железа. Достав семечки, они принялись с упоением лузгать их, сплевывая шелуху в кулак. Лишь когда посудина сделала резкий крен, одна из них крикнула в капитанский отсек:
– Эй, полегче там на поворотах! Меня, между прочим, дома семь детей и муж ждут!
На что ей тут же каркающе отозвался старик:
– Ха, и эта женщина кричит об осторожности!
– А ты не завидуй, пенек замшелый, – не осталась в долгу бабища.
Не знаю, до чего бы дошло, но именно в этот момент капитан объявил: «Галерный двор!», – и я поспешила покинуть батискаф.
Торопилась. Буквально бежала по верфи. Мимо стапелей, мимо снующих рабочих, дымящих паровых котлов и бухт каната, что выше моего роста.
Входная дверь. Узкий, но чистый коридор и ступеньки. Много ступенек. Я практически задыхалась, мечтая лишь об одном: поскорее бы увидеть мужа.
Дверь в приемную была не заперта, а вот секретарши почему–то на месте не оказалось. Но мне на это было наплевать. Я уже потянулась к массивной латунной ручке, чтобы войти в кабинет Грега, как услышала:
–… милый, ну сколько мне еще ждать? Ты обещал, что женишься на мне этим летом. И вот оно уже на исходе, еще пара дней – и осень…
Шуршание ткани и влажные звуки, словно кто–то решил высосать сок из перезрелого помидора, прокусив кожуру.
– Кларисса, я не отказываюсь от своих слов. Потерпи немножко….
Прерывистое дыхание и вновь шелест ткани.
– Но та невзрачная болезненная бледная моль, которую ты по ошибке называешь женой, все же носит твой обручальный браслет.
Скрип лакированного дерева, царапающий уши.
– Благодаря этой серой моли у нас с тобой вскоре будет состояние.
Шлепающие звуки. Ритмичный скрип. Я лишь приоткрыла дверь, но и того, что я увидела, было достаточно.
Белокурые волосы, разметавшиеся по письменному столу, ноги в чулках, обхватившие поясницу Грега, который стоял со спущенными штанами – все это казалось столь нереальным, что меня будто ударило током.
А эти двое так увлеклись друг другом, что не заметили чуть скрипнувшей двери. Я плотно закрыла ее, стараясь отгородиться от увиденного. Хотя бы этим покрытым лаком деревом, если уж мысленный заслон не поставить. Слезы, которые не выплакала по дороге к мужу, полились ручьем.
Кто сказал, что самое сильное горе захлебывается в вое и рыданиях? Ложь. Беззвучные слезы – вот спутники отчаяния и боли, идущих из глубины души.
Перед глазами все плыло, когда я спускалась по лестнице. Туман застил глаза, а я искренне сожалела, что не умерла сегодня утром. Жить с пониманием предательства казалось гораздо тяжелее, чем вытерпеть пару мучительных секунд смерти.
Я поравнялась со строительными лесами, когда Престололикий услышал мои мольбы. Раздалось громогласное: «Па–а–аберегись» и сквозь слезы я увидела, как на меня падают здоровенные жерди.
***
Теодор Ронг
– Сегодня день испытания, и вы, выпускники Оплота, должны доказать, что достойны стать ловцами – опорой и защитой нашей страны…– слова, полные пафоса, перемежающиеся бессмысленными паузами раздражали Тэда почище, чем зубная боль.
Он стоял, как и три дюжины нынешних выпускников, на корабельной палубе. Пол под его ногами неспешно наклонялся то в одну, то в другую сторону – это вздыхало море, баюкая немалое судно на своих волнах. Происходящее было бы даже отчасти приятно: Тэд, в отличие от многих сокурсников, не страдал морской болезнью, и качка его даже успокаивала, если бы не то, что должно вот–вот случиться.
Испытание ловцов – это не дань традициям ушедших эпох. Это проверка, которую не всем дано пережить. Молодые мужчины стояли со связанными за спиной руками. Плотная повязка на глазах, через которую не видно ни зги, давила немилосердно. Но самое худшее ждало их впереди: погружение на глубину.
Тот, кто претендует на звание ловца, должен был достать со дна свою собственную жизнь. Сейчас весь тот срок, что отмерен каждому из выпускников, был словно спряден в кудель, выдернут, как нитка из полотна судеб, и намотан на кристалл. На этот блеклый перламутровый камешек, что висел на шее у каждого из трех дюжин молодых мужчин на шнурке. Сожми его в ладонях – и впитаешь обратно все то время, что отпущено тебе Престололиким, но…