Loving Longest 2
Шрифт:
— Так я и поверил, — обиженно всплакнул Куруфин.
Майтимо увидел, как Куруфин и его жена — всё равно ведь это были они — бросились друг другу в объятия.
— Нельо, — сказал Аргон, — какое яйцо? Чего-то мы не знаем о дяде Феаноре…
— Когда Куруфинвэ подрос, папа для него сделал взрослую, большую кровать, и там было вырезано изображение того, как сажают на холме Деревья, — объяснил Майтимо, вытирая с лица пот — а может быть, и непрошеную слезинку. — Там был кто-то из Валар с семенем одного из Деревьев, что ли — а Курво, когда это увидел, сказал, что
— Да ладно, ну конечно… — ответила Луинэтти, краснея, на что-то, что Куруфин прошептал ей на ухо. Они казались абсолютно счастливыми.
Маэдрос обнял брата (в голове у него крутилась нелепая мысль: должна ли теперь Луинэтти ревновать к нему своего мужа, если Куруфин теперь женщина?).
— Как это случилось? — спросил он.
— Очень просто, Майтимо, — вздохнул Куруфин. — Мой дух не хотел уходить в Чертоги: я хотел только одного -найти жену и быть рядом с ней. И в результате, когда… в общем, благодаря Гортауру, я попал в её тело.
— А где Келегорм? — тихо сказал Маэдрос, оглянувшись на мальчика. — И прости меня… мать этого ребёнка… где она?
— Он тоже решил покинуть Ангбанд вместе с матерью Рингила, но не посмел явиться сюда, — объяснил Куруфин. — Надеюсь, с ним всё в порядке…
Ангбанд, месяц назад
— Тьелко, скажи мне, ну почему? Почему? — Куруфин стал трясти Келегорма за плечи. — Мне сказали, что ты по доброй воле стал служить Мелькору. Ты же его ненавидишь — за отца и вообще за всё.
— Да вы что, сговорились все?! Какое тебе дело? Не буду я тебе ничего рассказывать. И вообще… ты меня сочтёшь полным идиотом, особенно сейчас, — ответил Келегорм. — Да, я его ненавижу, и всегда ненавидел, а больше всего за Науро.
— Неужели? — спросил Куруфин.
— Да, представь себе! — заорал Келегорм. Он ударил рукой по синей каменной плите, служившей столом, с такой силой, что она перевернулась и рухнула на пол со своих каменных опор. Бумаги и перья разлетелись по полу пещеры. — Мелькору было за что ненавидеть папу, Валар, даже, наверно, дедушку — но мою собаку-то за что?! У меня было две собаки. У меня было две собаки! — воскликнул он, словно бы обращаясь к кому-то. — Хуан уже с тех пор был сам не свой, когда Мелькор убил его брата. Почему я тогда взял на охоту только его?! Почему?!
Куруфин тихо хмыкнул. Отношение Келегорма к животным было за пределами его понимания.
— Подумать боюсь, кем меня считают братья, — тихо сказал Келегорм. — Я тут по дороге видел Майтимо, но я не знаю… — продолжил Келегорм.
— Ну, судя по тому, что при мне говорили Майрон и Гватрен, сейчас наши братья хотя бы не думают, что ты убил дедушку, — фыркнул Куруфин.
— В смысле? Дедушку Финвэ?! Ты о чём? — Келегорм ошарашенно уставился на Куруфина.
— Помнишь заржавевший нож, который мы нашли в Форменосе, а я сделал из него для тебя кинжальчик? Этим ножом ранили дедушку, пока
— Курво, что за бред?! Мелькор же разбил ему голову…
— Видишь ли, насколько я понял, в тот день сначала на Морьо в очередной раз что-то нашло, он ударил дедушку фруктовым ножом, дедушка потерял сознание, а потом то ли дядя Финарфин, то ли дядя Финголфин, то ли кто-то ещё разбил ему голову ларцом от Сильмариллов. А Мелькор потом просто пришёл и забрал, что мог. Сначала все думали, что это сделал ты. По крайней мере, это то, что на данный момент удалось выяснить Майрону. Хочешь, спроси у него.
— Курво… да, теперь я понимаю… Майрон всё время задавал какие-то странные вопросы… зачем-то взял локон моих волос… Но это же…
— Я тебя удивлю ещё больше, — сказал Куруфин. — Ты ведь не подходил близко к своей собаке, когда увидел, что она мертва, так?
— Да, ты же помнишь. Прости, что я тебя попросил… ну, закопать его, — сказал Келегорм. — Я не мог. Ты же помнишь, я всю дорогу до Тириона рыдал в голос. Из-за него. Если бы я решил о нём… позаботиться, то все бы поняли, что я из-за него плачу. Ну за что, скажи? Зачем я его тогда не взял с собой?!
— Тьелко, я не уверен насчёт дедушки, но твою собаку вряд ли убил Мелькор, — сказал Куруфин. — Её отравили. Я не думаю, что Мелькор мог серьёзно опасаться собаки, даже твоей. Там была тарелка из…
— Да какая разница! — Келегорм махнул рукой. — Всё равно уже… — Он бессильно сел за стол и протянул Куруфину руку. — Прости меня, я всё о себе. Значит, это жена твоя такая, да? Я её, кажется, так никогда и не видел.
— Тьелко, — прошептал Куруфин, — это так ужасно. Я всё время вижу её руки, я причёсываюсь и чувствую её волосы… Я могу коснуться её ног, её груди — но её больше нет…
Келегорм крепко обнял брата, прижал к себе, вздохнул:
— Ох, Атаринкэ! — и тут же осёкся, но было уже поздно.
— «Атаринкэ»… — прошептал Куруфин, — «маленький отец»… Турко, я понимаю, что уже никогда не буду выглядеть, как отец. Я действительно схожу с ума. Никто, никогда, ничем не мог бы наказать меня хуже…
Келегорм представил себе, что было бы с ним самим, если бы он всё время видел перед собой красивые, заботливые руки Элеммакила и знал бы, что самого Элеммакила рядом нет и не будет, что он сам облечён в тело умершего возлюбленного и заставляет двигаться его умолкнувшие губы, заставляет открываться и смотреть вокруг глаза, которые он любил, глаза, которые больше не посмотрят на него.
Элеммакил, который уже больше часа ждал Келегорма к ужину, не выдержал и спустился в лабораторию — хотя, конечно, очень не любил там бывать.
Увидев его в объятиях совершенно незнакомой эллет, которую Келегорм нежно обнимал и целовал, Элеммакил похолодел от негодования.
«Что же это… — подумал он, — значит, я для него никто… Мать его ребёнка, пусть… бывший мужчина, ни то, ни сё…».
Вслух он сказал:
— У людей, как мне говорил Туор, в таких случаях обычное оправдание -«ты что, дура, это моя сестра». А ты, Келегорм, как объяснишь мне, что тут происходит?