Ловушка для Адама и Евы (сборник)
Шрифт:
И тонкая жгучая игла вонзилась в сердце Петра. Он ничего не говорил. Он слушал. Он во все глаза смотрел на Людмилу Ивановну и не мог поверить: да неужели? Не может быть… А Людмила Ивановна продолжала дальше:
– Всю жизнь потом Григорий Александрович боялся потерять меня. Он запер меня в клетке, отгородил от друзей. Запретил заниматься спортом. Только семья. Только дочь… И постепенно я превратилась в то самое, что вы видите перед собой. В женщину, о которой и подумать нельзя, что в молодости у нее были такие страсти… – Людмила
А Петр продолжал во все глаза смотреть на нее. Неужели опять? Неужели и здесь? Да что же это?!
– Не знаю, почему я вам рассказала все это сегодня… Впрочем, нет, знаю. – Она с грустью и с пониманием внимательно посмотрела Петру в глаза. – Дело в том, что я не хотела бы, чтобы в моей дочери, в Алене, повторилась моя жизнь. Конечно, вы совсем другой человек, не такой, как Григорий Александрович, вы мягкий, добрый, отзывчивый, но ради Бога, Петр, умоляю вас – никогда не притесняйте жену. Не запирайте ее в клетку. Не душите в ней живое, естественное, натуру. Жизнь в ней не душите, жизнь! Не надо…
Петр согласно кивнул, хотя мысли его шли совсем не в русле слов Людмилы Ивановны; на него снизошла как бы оторопь, недоумение: да что это, почему опять, зачем?!
– Я прожила немалую жизнь и должна признаться: жизни с Григорием Александровичем я не видела. Он подавил меня. Уничтожил. Растоптал во мне самостоятельность…
В это время раздался телефонный звонок, и, продолжая договаривать свою мысль – «…свободного человека» – Людмила Ивановна спросила:
– Да?
– Мам, это я. Привет. Петр у нас?
– Да. Мы сидим с ним чай пьем. Разговариваем.
– Передай ему, чтобы ждал меня и никуда не уходил. Что бы ни случилось – ждал и никуда не уходил.
– Хорошо, хорошо.
– Ну, пока! – Алена без всяких объяснений положила трубку.
Во время обеденного перерыва Алексей не позвонил. Не позвонил и через час. И через два часа. Выходит, Алена зря отпрашивалась у заведующей: ключ от квартиры Петра лежал в ее сумочке мертвым грузом.
– Что же ты не уходишь, Леночка? – поинтересовалась Нина Васильевна, взглянув на нее с некоторой насмешливостью, которую с трудом переносила Алена.
– Решила закончить срочное, а потом пойду, Нина Васильевна, – ответила Алена.
– Ну, ну, хорошо… – И заведующая вновь улыбнулась как бы ласково, но со скрытой усмешкой. И чего ей надо?
Наконец Алексей все-таки позвонил. Часа через три.
– Господи, я уж думала, ты провалился сквозь землю! – обрадованно затараторила Алена. Она так искренне обрадовалась звонку, что даже укорять Алексея была не в силах.
– Видишь ли, – сказал он, – раньше никак не мог. Дела.
– Ну, хорошо, хорошо. У меня все готово. Ключ в кармане. Где встречаемся?
– Тут такие дела, птичка. Сегодня я никак не могу. Уезжаю в командировку.
– Как так?! – с недоумением вырвалось у Алены.
– И вообще, понимаешь ли… я переезжаю.
– Ой, не ври! Ты что? Так я тебе и поверила!
– Серьезно.
– Да врешь ты все!
– Ну, хорошо. Допустим, вру. Допустим, не уезжаю. Остаюсь здесь. Но в командировку-то я уезжаю точно.
– Но почему так срочно? Ты же говорил… Ты же обещал…
– Ничего я не обещал. И вообще, птичка, пора заканчивать наш телефонный роман. Побаловались – и хватит. Я устал…
– Но как же? Ведь я…
– Очень просто. Скажем друг другу: «Адью» – и повесим трубки.
– Но я люблю тебя.
– Не говори глупости.
– Я не могу жить без тебя. Послушай, я люблю тебя…
– Да ты просто сумасшедшая.
– Я люблю тебя. Я не могу без твоего голоса. Без твоих слов. Без тебя. Я люблю тебя…
– Ты ненормальная…
– Но я люблю тебя! Люблю!
– Все. Адью! – И он повесил трубку.
Через неделю должна была состояться свадьба.
Однажды и навсегда
Триптих
Глава первая
1. Жизнь Гаврилова
– Конечно, у нас не юг, – говорила Марья Степановна, наливая Саше кофе. – Но вы посмотрите! – Она кивнула на окно. – И лес рядом, и пруд, и пляж. И воздух прекрасный. А тишина… Нет, вы послушайте, какая тишина! – Марья Степановна мечтательно вздохнула. – Ну кто, скажите, поверит, что это Москва?
– Мама, как всегда, в своем репертуаре. Патриотка бесценных Кузьминок! – Ольга усмехнулась. – Доброе утро, – добавила она как бы между прочим.
– Доброе утро! – Гаврилов поднял на Ольгу искрящиеся озорством глаза. Она встретила его взгляд спокойно, словно и не было нечаянной встречи в ванной, когда он вдруг увидел ее обнаженной по пояс…
– Чем насмехаться, взяла бы да показала Саше парк. Вон молодежь… Все на пляж идут, загорать, купаться…
– Плесни-ка мне тоже кофе. – Ольга села на стул напротив Гаврилова и, как будто горько – или как? – улыбнувшись, сказала не столько матери, сколько Гаврилову: – Я бы, мам, с удовольствием… Разве не хочется? Не старуха еще… – Она вздохнула. – Но ты забыла… Сегодня к Володику ехать надо…
На пляж Гаврилов пошел один. Он давно не был на пляжах, давно не купался, не загорал, не отдыхал душою настолько, чтобы можно было все позабыть – дела, тревоги, заботы, и теперь со странным для себя удивлением обнаружил, что он-то давно, действительно давно не мог позволить себе настоящего отдыха, а другие – во-о-он их сколько: загорелые, сильные, ловкие, смеющиеся, – другие позволить себе такое могут… и, Боже мой, как их много! Впрочем, в удивлении Гаврилова не было и тени раздражения, одна лишь легкая зависть к тем, кто умеет в полную силу отдыхать, расслабляться…