Ловушка для блондинов
Шрифт:
Ждать мне пришлось ровно трое суток. Я не отходила от койки Коростелева даже ночью, на случай, если вдруг он придет в себя до наступления утра. Сестры, врачи и охрана ко мне привыкли и даже приносили поесть, но мне эта больничная еда в горло не лезла, я все время была в напряжении, чтобы не пропустить момент, когда с обвиняемым можно будет разговаривать.
Приходил Лешка и предлагал сменить меня, но я не могла отдать ему этот маленький, призрачный шанс на то, что у нас с Коростелевым будет контакт, я должна была этот шанс получить или упустить сама. Мы ведь с ним уже пытались установить контакт, и мне казалось,
Сидя у койки Коростелева, я думала о том, что часто во время следствия абстрагируешься от того, что совершил обвиняемый. Начинаешь общаться с ним, как с обычным человеком. А может ли считаться обычным тот, кто хладнокровно задумал и исполнил убийство, да не одно, а несколько, да не просто убийство, а лишил жизни ни в чем не повинную женщину и маленькую девочку?..
И все же мне казалось, что искра понимания между нами тогда, в убойном отделе, проскочила. Главное, чтобы он меня вспомнил.
За три дня сидения в палате я измучилась, наверное, почти так же, как самые тяжелые больные, прикованные к койке. И к концу третьих суток, не выдержав напряжения, задремала. И чуть не пропустила момент, ради которого все это задумывалось. Глаза закрылись сами собой, голова опустилась на грудь, и вдруг — меня словно что-то подтолкнуло. В палате по-прежнему стояла тишина, но мне было ужасно не по себе, как будто что-то мне мешало. Открыв глаза, я поняла, что: на меня в упор смотрел Коростелев, и его тяжелый взгляд было трудно вынести.
Сон слетел с меня в ту же секунду. Я наклонилась к нему и прошептала:
— Здравствуйте, Виктор Геннадьевич.
Он продолжал смотреть на меня, не мигая, без выражения.
— Как вы себя чувствуете? — спросила я тихо. Он медленно закрыл глаза и тут же открыл их, и снова вперил в меня свой невыносимый взгляд. Значит, он понимает меня. Ну что ж, пора действовать. Я положила свою руку на его восковую кисть, а другой рукой нажала на кнопки пульта телевизора, установленного так, чтобы ему хорошо было видно изображение. В глазах Коростелева впервые промелькнуло какое-то выражение, даже не удивление, а что-то более сложное. А когда на экране появилась спокойная Кротова, с легкой улыбкой рассказывающая, как она подпала под влияние монстра в человеческом обличье, которого смертельно боялась и который заставлял ее творить страшные вещи, я вдруг увидела, как из широко открытых глаз Коростелева, казалось, без всякого выражения глядящих в экран, ползет крупная слеза.
А видеофонограмма продолжалась, и слеза доползла до подбородка и упала на подушку; он смотрел и смотрел, пока я не заметила, что он силится что-то сказать. Я наклонилась к нему, но не расслышала. Наклонилась ближе и тихо спросила:
— Что, Виктор Геннадьевич? Что?
Он почти беззвучно шевельнул губами, и я скорее угадала, чем услышала короткое слово:
— Сука!..
Странно, но после этого видеосеанса Коростелев резко пошел на поправку. Через неделю он уже мог садиться, хотя еще не ходил, и его перевели в тюремную больницу. От него по-прежнему исходила волна опасности, но это не мешало мне с ним общаться. А он признавал только меня, со всеми другими замыкался и смотрел в сторону.
Я приходила к нему каждый день, и сначала он рассказал все мне, но попросил убрать протокол и не записывать, а потом, на следующее утро, согласился
Когда он начал говорить, но еще не сказал главного, я вдруг поняла, какую допустила ошибку, оставив без присмотра мать Ольги Кротовой. Но было уже поздно.
Коростелев тихим, монотонным голосом рассказывал, как вернулся из армии, женился, а вскоре познакомился на танцах с юной девушкой — Ольгой Кротовой. Она поразила его своими большими глазами, мягкостью, нежностью, ему казалось, что она просто светится изнутри. В тот день он впервые пожалел, что рано женился.
Они с Ольгой стали встречаться и не скрывали свою связь от родителей Ольги. Правда, пьющий Ольгин папаша не всегда был доволен, видя Коростелева, и один раз устроил скандал, бросился на Ольгу с кулаками. Виктору ничего не оставалось делать, как скрутить Кротова. Но силушку он не соразмерил, папаша свалился на пол, как куль, да так и остался лежать. Виктору стало худо, когда он представил приезд милиции, допросы. Все узнают, почему он, Виктор, находился тут, придется рассказать, в каких он отношениях с Ольгой, это дойдет до его жены… Ужас! Но ни Ольга, ни ее мать не собирались вызывать милицию. Пока он сидел, уронив голову на колени, женщины деловито накрыли тело старой мешковиной и вдвоем взялись за ее концы.
— Что вы собираетесь делать? — спросил очнувшийся Виктор.
— Ты лучше не сиди носом в коленки, а помоги, — ответила мать Ольги.
И они ночью вынесли труп на берег Ладоги и бросили в воду. Они знали, что делали, — тело так и не всплыло, там на Ладоге страшная глубина.
Виктор чувствовал себя ужасно, он и боялся приходить в этот дом, и тянуло его туда. И он приходил.
А через пару лет Ольга поступила в медучилище, и они с матерью уехали из Приозерска. Встречаться стало легче. Он приходил к ним в дом, не скрываясь от ее подруг. И вот однажды, в день рождения Ольги, который пышно отмечался в шумной компании, мать Ольги отозвала его на кухню. Усадив его на табуретку, она встала перед ним, загородив проход своим крупным телом, и спросила, что он собирается делать?
— В каком смысле? — не понял он.
— Ты жениться на Ольге собираешься?
— Но я же женат, — ответил он, — и дочка…
— Ты должен убить их, — сказала ему будущая теща.
И он обмер.
— Убей их, — говорила она ему каждый раз, когда он приходил в дом. — Убей их, и вы будете счастливо жить с Ольгой.
Как-то раз он не выдержал и заговорил об этом с Ольгой. Он ждал чего угодно, но только не этого жесткого взгляда и безжалостных слов:
— Ты же знаешь, что одно мое слово, и ты сядешь надолго. Ты убил моего отца, и мы с мамой можем сказать об этом в милиции. Нам поверят. Так что ты в моих руках. Решайся.
И он решился. А дальше стало легче. Но когда его арестовали, он подумал — конец всему, и подумал даже с облегчением. Не тут-то было.
Ольга написала ему в тюрьму, адвокат передал записку: она писала, что поможет ему, если он будет молчать. И он ни слова не сказал про Ольгу. А следствие не докопалось.
Когда его осудили, он получил от Ольги послание, она предлагала ему пожениться. Он согласился, Ольга приехала регистрировать брак и сказала ему, что уже обо всем договорилась. Надо только дождаться ухода в отпуск старого опера, а с молодым его заместителем все уже решено.