Ловушка для горничной
Шрифт:
Глава 17
Андрей
Который день внутри меня болезненное ощущение. Грудную клетку сдавливает, и ни вдохнуть ни выдохнуть. Я бы и рад избавиться от этого состояния, но не получается. Нет, в физическом плане со мной все нормально. Это ноют какие-то другие органы – душевные. Все раздражает последнее время, срываюсь на парней из охраны, одного даже уволил вчера, хотя можно
Алкоголь мне не поможет, работа тоже уже не спасает. Мне поможет только расположение ко мне женщины, которая даже видеть меня не хочет. Я теперь, как маньяк, наблюдаю за ней за мониторами.
Поить мне всегда ее, что ли?
Я уже весь перед ней наизнанку вывернут – бери и вытаскивай мои внутренности, но нет. Девочка качественно «насилует».
Выхожу из машины, щелкаю сигнализацией, прикуриваю сигарету, рассматривая обветшалый дом отца Василисы. Копаю, как обещал. Не права была Василиса, когда предположила, что без ее отдачи я потеряю интерес. Это не просто искупление, это уже возмездие с моей стороны. До изжоги хочется узнать, кто посмел ее сломать и наказать. Только я по-прежнему слеп, не хочет Василиса открывать мне глаза. Не представляю, как из нее все это вытянуть. Вот такая, бл*ть, шарада.
А кто сказал, что будет просто?
Слева новый коттедж, высокий забор. Там явно либо новые жильцы, либо неболтливые, а вот справа домик попроще. Тоже старенький, одноэтажный, но ухоженный: выкрашенный голубой забор, палисадник с цветами, лавочка.
У меня есть люди, которые все раскопают за меня, но я пока никого не хочу втягивать в своё «личное». Да и доверие мое пока никто не вызывает после этой мутной истории с курьером и цветами. Мало ли… Мои парни меня не подставят, а вот «левачить», следя за горничной, могут.
Выкидываю окурок, поправляю ворот рубашки, иду к соседскому дому. Звонка нет, но сквозь щели забора замечаю старушку, которая возится в огороде. Стучу. Вместо звонка раздается звенящий лай дворняги.
— Жуля, кто там? — старушка обращается к собаке, кидает инструмент, идет к калитке. Приоткрывает створку, выглядывает, хмуро меня рассматривая.
— Добрый день! — вынимаю из внутреннего кармана корочку, взмахиваю ей. — Следственный отдел, оперуполномоченный Данилов. Я по поводу вашего соседа, — киваю в сторону дома отца Василисы.
— Ой, господи, — ахает старушка. — Что этот… — глотает ругательства. — Опять натворил?
«Опять» – это хорошо. Чувствую, нарвался на качественного информатора.
— Он подозреваемый по одному делу. Мы можем с вами побеседовать?
Старушка сомневается, но калитку распахивает шире, выходя ко мне.
— Можно ваше удостоверение посмотреть? — вынимает из кармана очки, надевая. Отдаю ей удостоверение. Естественно, оно ненастоящее, но старушка не отличит. Внимательно читает, переводит на меня взгляд, сверяя с фотографией, и отдаёт мне удостоверение. — Проходите, — отходит, пропуская во двор.
Замечательно, фейс-контроль я прошел. Прячу удостоверение, прохожу. Небольшая рыжая собачка, похожая на лису, разрывается, но трусливо боится подойти ближе.
— Жуля, фу! Прекрати! — ругает ее старушка. — Проходите, она только звонко лает, но не кусается.
Иду
— Присаживайтесь, — указывает на стул, ставя железный чайник на плиту. Чаи со старушками распивать я не собирался, но это необходимая процедура, иначе откровенного разговора не получится. А мне нужна подробная информация. То, чего нет в сухой статистике и фактах из выписок дел отца Василисы.
— Вы какое варенье предпочитаете? Вишневое или яблочное?
— Вишневое, — терпеливо жду, когда старушка организует чай, рассматриваю двор. На столе появляются пряники, сушки, сахар, варенье, фарфоровые чашки с блюдцами – раритет, но уютно. — Это ежевика у вас? — указываю на куст рядом с верандой. Нет, у меня есть дела поважнее ежевики, но старушку надо расположить.
— Да. Не уродилась в этом году, мало ягод. Огнёвка одолела, уж не знаю, как бороться, — отмахивается старушка. Я ни хрена не понимаю, но киваю с умным фейсом. Старушка наливает нам чаю из фарфорового чайника и, наконец, садится за стол. — Валентина Ивановна, — представляется она. Киваю.
— Валентина Иванова, расскажите мне про вашего соседа. Так сказать, дайте устную характеристику, — начинаю я.
— Так что рассказывать? У вас на него этих характеристик должно быть много. Ничего не изменилось: как был наркоманом и алкашом, так и остался. Последнее время, правда, мутные люди возле него крутятся, а так нажрётся и орет, как резаный, на весь двор. Участковый уже рукой махнул, на вызовы не приезжает даже. Вы уж разберитесь.
— Обязательно разберёмся, — киваю.
— Так, а что он натворил опять?
— Валентина Ивановна, я новый сотрудник в вашем районе и почти ничего про вашего соседа не знаю. Голые факты на бумажках мало о чем говорят. Вы мне расскажите, давно ли он здесь проживает, с кем проживает, с кем общается, чем дышит.
— Ой, сынок, я-то рассажу, достал он меня. Но учти, ничего подписывать не буду и в отделение не пойду, — строго сообщает мне.
— Только между нами, Валентина Ивановна, — киваю, улыбаясь. В этом и весь наш народ – знают много, но ничего не подтвердят, при случае никто не хочет быть крайним.
— Да что рассказывать… — бабуля шумно отпивает чая, косясь на мою чашку. Тоже пью чай, съедая ложечку варенья и вызывая одобрительную улыбку старушки. — Когда я сюда переехала, в этом доме жила Ирочка с дочкой. Этот наркоман в тюрьме сидел. Ирочка такая хорошая женщина была. Жили плохо, но она старалась, на двух работах работала, огород сажала. Васька… Дочка ее Василиса, — поясняет мне женщина, — предоставлена сама себе, но хорошая девочка, воспитанная. Другие носились по улицам, как угорелые. А Васька то огород поливает, то двор метет, то стирает, матери помогает. Денег им не хватало, конечно. Ирина зарабатывала немного, на двоих хватало бы, если бы не долги этого наркомана. Он сидит, а Ирка за его дурь платит. Сдался он ей. Ей тогда надо было с ним разводиться, дом продавать и уезжать. А она, как умышленная, ждала его из тюрьмы, передачки возила за сотни километров. Дура, что с нее взять, — отмахивается старушка.