Ловушка для лягушки
Шрифт:
ещё пишу я; дипломат,
весь разрисованный; мой брат
26
опять ревущий, - в общем, это
всё было мне постыло где-то
лет уж с тринадцати, - поэта
душа рвалась скорей на волю,
туда, где духу попросторней,
и я мечтал иную долю
себе иметь, но тропкой торной
прошёл я, в общем, до конца
тот путь, что водит молодца
27
пока
И вот я дома. Стены, лица
соседей, - всё, как говорится,
родное мне. Да, понимаю
я жизнь, как должно. Вот на батю
я с грустью, нежностью взираю,
а он болтает мне о хате,
да о ремонте, да о том,
чтоб я вернулся в этот дом.
28
Проснулся брат. Уселись кушать.
Затем, чтоб более не слушать
их болтовни, и чтоб улучшить
Татьяны настроенье, ибо
ей было скучно, мы решили
по городу пройтися, либо,
поскольку плохо мы поели,
зайти в приличный ресторан
и там покушать. Брат Иван
29
обиделся, что без бутылки
обедали мы. Шибко пылкий.
Я пить не стану с ним. В сопилки
пусть дует. С батей я ни разу
не пил и никогда не буду.
Так жизнь сложилась. В общем, хазу
покинули мы. Брат посуду
остался мыть, а батя нас
до лифта проводил как раз.
30
Садится солнце. Холодает.
Листва с деревьев облетает.
Мамаша с дочкою играет
возле коляски. Здесь когда-то
я бегал мальчиком, гонял тут
мячи, знакомые ребята
со мною были, с ними в Ялту
мы ездили, а нынче всё,
увы, быльём уж поросло.
31
Мы возвратились только ночью
из города. Засели прочно
в одном мы ресторане, - очень
там нам понравилось, - еврейский
был ресторан. «Хава нагилу»
я заказал, - чего, не смейся,
земляк, - не знаешь что ли, милый,
что сей мотивчик написал
Чайковский?.. Шутка, я сказал.
32
Затем отправил утром Таню
я в Ялту, посетил я баню,
что мной любима очень с ранней
поры, и по друзьям решился
я прошмыгнуться, что не ждали
меня. К Андрею дозвонился
едва в театр, потом и к Вале
домой зашёл, что был, как я,
поэт. Он старше был меня
33
на десять лет, и было время
я восхищался им со всеми
его друзьями. Там, в богеме,
его ценили. Впрочем, эти
провинциальные
ещё смешнее и нелепей,
чем все московские. Неловкий
и вечный спор о том, что есть
литература... А Бог весть!..
34
Да, Валентин не изменился.
В рубашке той же. Он родился,
наверно, в ней. Угомонился
навряд ли он. И точно. Сразу
меня он потянул в кофейню
одну богемную, - зараза,
сказал, что у меня есть деньги
по виду судя, значит я
плач сегодня. Ой-ля-ля.
35
В кафе, что было возле парка
Победы, я заметил Марка,
знакомца давнего, припарка
ещё того. Он всем известен
в N.N. был. Голова большая,
презрительный оскал и крестик
нательный. Воздух оглашая,
он с кем-то спорил горячо,
поплёвывая чрез плечо.
36
Как жил и на какие деньги –
загадка. Днями на ступеньках
сидел, как Будда, вместе с Сенькой,
своим приятелем, у входа
в кафе. А также мог зарыться
в библиотеке, где он годы
провёл, казалось, чтоб добиться
известной славы и похвал:
Марк гений. Интеллектуал.
37
Энциклопедией ходячей
он прозывался. Но иначе
считал мой Валя, с чьей подачи
звезда чуть пошатнулась Марка.
А дело было так. Когда-то,
назад лет десять, возле парка,
в стекляшке этой же, ребята,
Марк, Валя и Андрей Кваша
читали тайно, чуть дыша,
38
запретные тогда страницы
из «Колеса». А. Солженицын
был автором. И небылицы
о нём рассказывали. В общем,
на следующий день Валюшу
из органов чекист хороший
допрашивал и кушал грушу
пред ним, и тихо говорил,
чтоб он с Андреем не дружил.
39
«А с Марком можно», - многозначно
он рёк и далее прозрачно
он намекнул, глотая смачно,
чтобы сотрудничал он с ними.
Естественно, что Валя, выйдя
от них, делиться стал с другими
открытием, и Марка Витя,
воинствующий диссидент,
побил... Да, был такой момент.
40
Но как-то это уж забылось
само собой... Хотя дичились
сначала Марка, но на милость
сменили гнев, к тому ж Маркуша
связь с НИМИ отрицал... Я не был
в кругу тех диссидентов, - слушал