Ловушка для опера
Шрифт:
– А муж? – с порога поинтересовался оперативник, помня, что предстояло уговаривать Городецкого, и надеясь увидеть его здесь.
– Его Эдик отвез на нашу дачу. Ему нужно немного прийти в себя после трех месяцев тюрьмы – Надежда стала разливать любимый коньяк.
– Шифр он успел сказать? – ужаснулся оперативник.
– Завтра скажет. Я теперь не сомневаюсь – улыбнулась женщина.
– Только вопрос кому? – иронизировал оперативник, не решаясь поведать о роли ее главного охранника.
– Что значит кому? – сразу напряглась Надежда.
Сергей Иванович
– Глупости какие-то. Видимо твоему другу кто-то мозги повредил. Эдик столько раз проверен, что на него я могу положиться как на тебя. На тебя – то я могу положиться? – последняя фраза была похожа на брошенный вызов.
– Ты еще спрашиваешь? – удивился отец ее сына.
– Ну, до прослушки моих разговоров ты ведь уже докатился – упрекнула она его методы.
– Ну, я хотел засечь вымогателей – попытался оправдаться Бодряков.
– Ладно, спасибо тебе за помощь – немного «остыла» женщина – Завтра утром я получаю сына назад, после я тебе позвоню и Вы с ним познакомитесь.
– Стой, я то же могу пригодиться при обмене – недоумевал Бодряков своим отстранением в самый важный момент.
– Ни какой официальщины – зло сверкнули глаза Надежды.
– Да я не легально, для подстраховки – почти умолял Сергей Иванович – Я все же отец.
– Ты хочешь увидеть сына? – не спросила, а поставила жесткое условие женщина – Тогда сделаешь так как я прошу.
Бодрякову ни чего не оставалось как согласиться и ждать.
«Все же материнское хладнокровие должно в конце концов основываться только на стопроцентной уверенности в хорошем исходе – успокаивал себя оперативник, решивший вернуться в отделение и переночевать в своем кабинете.
Родственники?
После последнего ухода Сороса на свидание к адвокату Егора, время для Веника потянулось томительно медленно. Егор привык к своему новому другу, к его вниманию и опеке. Если раньше одиночество для него было нормой жизни, то после помещения его в камеру, и знакомства с Соросом, он как ни странно почувствовал интерес к жизни в этом мужском коммунальном сообществе. Не скрашивало его внутреннее одиночество и оставшийся от друга в наследство черный костюм, и заметное повышение его камерного рейтинга – от шныря до рядового мужика. Смотрящий за порядком в хате, после того как Сорос не пришел ночевать разъяснил Егору, что его друга перевели в камеру, расположенную в другом конце тюремного корпуса, и что теперь он может с ним только обмениваться «малявами». В подтверждении его слов утром следующего дня Егору пришла записка от Сороса.
«Егор, братушка, вляпался я из-за тебя по самые «не хочу». Теперь я значусь в камере 240 под твои именем, и братва достала
Ему стало немного легче от того, что его друг не забыл о нем, и в то же время немного грустно, что Сорос из-за него вынужден испытывать такие трудности. Он то же решил поддержать друга и намалявал ему ответ.
«Друг и брат Сорос. Большего друга, и родней человека чем ты у меня ни каго нет кроме матери. Жалко мама пропала, а то бы она мне прислала табачку нюхачего, и я тебя научил бы им пользываться. Это лучше чем те «колеса» которые мы глотали перед твоим переводом из камеры. Остаюсь верен дружбе Егорша Веник».
Записку привязали к веревке, дернули за конец, и «малявка» нырнула сквозь металлические жалюзи решетки, отправляясь по «дороге» в другой конец корпуса.
Егор успешно справлялся с новой ролью, и когда контролеры устраивали проверку рапортовал за своего друга, называя его имя отчество и статью обвинения.
Но однажды его вызвали на свидание к адвокату. Из камеры он влился в группу арестантов и по длинным коридорам проследовал до следственных кабинетов.
– В сорок шестой кабинет – показала Егору в направлении конца коридора пожилая прапорщица.
«Похожа на маму только по моложе» – с тоской о матери подумал арестант.
Открыв дверь в кабинет, он увидел импозантного вида мужчину, который с удивлением разглядывал вошедшего Егора.
– Хорош однако – непонятно к чему произнес адвокат, и нажал кнопку вызова охраны.
– Это не мой подзащитный – пояснил он запыхавшимся охранникам, которые прибежав по вызову, не знали на чью голову опустить резиновый «демократизатор».
Егор равнодушно наблюдал за склокой, не понимая зачем его вообще выводили, если привели не к тому адвокату. Через минуту его увели, и «воткнули» в отстойник зачем-то предварительно ткнув дубинкой между лопаток. Вечером в хате его встретили градом вопросов. Смотрящий, усадил его на свою шконку, и цыкнув на остальных стал внимательно его слушать. После его рассказа он сел строчить маляву, и в срочном порядке отправил ее Соросу. Вскоре пришло ответная записка, и прочитав ее, Смотрящий стал инструктировать Егора как ему себя вести на допросах в оперчасти изолятора у «кума». Егор его внимательно слушал и кивал головой.
– Ты все запомнил или тебе что-то не понятно? – внимательно посмотрев на Егора поинтересовался Смотрящий.
– А кто такой Кум, он чей-то родственник? – поинтересовался Егор, не понимая кем его все это время пугает старший по камере.
Смотрящий нервно хихикнул.
– Хозяйский выбледыш, вот чей он родственник – очень красочно но мало понятно пояснил Смотрящий.
Егор уже знал, что Хозяин – это начальник СИЗО. Выбледыш – звучало не очень по родному.
«Видимо Кум – это приемный сын хозяина» – решил Егор, и поспешил понимающе кивнуть Смотрящему.