Ловушка для «Осьминога»

Гагарин Станислав Семенович

– Никто не говорил, товарищ генерал, – отозвался Митрошенко. – Если не считать некоторых горе-публицистов.

– То-то, друзья-товарищи… Признаться, я больше всего в этой истории радуюсь за Давыдова, тому, что вернулся живым и здоровым. И на белом коне…

– На подводной лодке, – поправил Колмаков.

– А ему, штурману, так и положено, – оставил генерал последнее слово за собой. – Кстати, что с его матерью?

– По-прежнему носит цветы на ту могилу… Каждое воскресенье. Как и просили в свое время, – ответил Митрошенко. – Что

с могилой-то теперь делать?

– Что-нибудь придумаем, – отмахнулся генерал. – Меня сейчас Рутти Лаймесон интересует. Где он сейчас?

– Пока в консульстве. От экскурсии по городу он вчера отказался. Передатчик, прикрепленный к вагону, мы сняли уже в Бологом… Но сообщение Школьнику уже ушло… Вот Магда Вюртемберг и пошла ва-банк.

– В исполнительности немцам не откажешь, – задумчиво проговорил Третьяков. – Сорок с лишним лет прожить в русском обличье и оставаться готовой выполнить приказ давно уже сгнивших хозяев.

– Новые ее боссы еще живы и здоровы, – заметил Митрошенко.

– Все равно… Не могу я этого понять, душа противится. Целую жизнь быть близким и любимым человеком для этих людей и вдруг решиться уничтожить их… А когда не вышло – головой об асфальт с седьмого этажа.

– Русский человек, вот и не можете понять, – сказал Митрошенко.

– Будто у нас подлецов нет, – проворчал генерал. – Тоже мне, генетик-антрополог… Смотри, проведают борзописцы – запишут в адвокаты избранного народа.

– Я ведь в принципе говорю, Лев Михайлович, – смущенно попытался оправдаться Митрошенко.

– Ну разве что в принципе… Хорошо, товарищи, на этом пока закончим. С Лаймесона глаз не спускать. Все его контакты фиксировать на видео. Ох, с каким бы удовольствием я побеседовал и с ним в этом кабинете! Но высокий гость в дипломатическом ранге… Как он собирается покинуть нас?

– Билет в Штаты консульство не заказывало, – ответил Колмаков. – На поезд в Хельсинки тоже… Есть предположение, что поедет на консульской машине через финскую границу.

– Свяжитесь с вашим приятелем Логиновым из Кронборгского отряда, – распорядился генерал. – Пусть проводит Рутти Лаймесона через КПП Клюквенное. А вы, подполковник, вместо почетного эскорта поедете вслед за Дрэйком до самой границы.

– Слушаюсь, товарищ генерал!

– Не думаю, чтобы старый знакомый еще что-нибудь у нас затеял, но я лично вздохну свободно только тогда, когда этот тип совсем уберется с нашей территории.

VII

Олег Давыдов знал, что мать его ушла, как всегда это делала по воскресеньям, на кладбище. Он уже три дня находился в Ленинграде, но еще не видел родителей, хотя их уже подготовили к его возвращению. Колмаков говорил с отцом, сказал, что в самом ближайшем будущем их ждет добрая новость, пусть готовятся к встрече дорогого гостя. Для всех соседей и близких сын Давыдовых пропал без вести во время рейса в Южную Америку.

Виктор Иванович передал весть жене, та сразу

поняла, о чем идет речь, но сдержала себя, даже перед мужем не выдала волнения, которое охватило ее. А в воскресенье утром, как всегда, поехала с цветами на кладбище, где под пирамидкой с именем сына лежали останки неведомого ей человека. Мариэтта Алексеевна часто думала об этом бедолаге, обреченном на вечную безвестность, и ей по-матерински было жаль его.

А ее сын был уже в городе, и все дни напролет писал, диктовал на магнитофон обо всем, что с ним так неожиданно приключилось. Этот материал имел сейчас огромное государственное значение, которое трудно было переоценить.

Генерал Третьяков предлагал ему сначала встретиться с родными, а потом заняться делом, но Давыдов отказался, понимая, что стрессовое состояние, которое вызовет встреча с близкими, в какой-то степени затуманит его впечатление от логова «Осьминога», а в том, что каждая деталь его сообщения имеет первостепенное значение, Олег нисколько не сомневался. Он только спросил Льва Михайловича:

– А смогу ли я когда-нибудь в будущем встретиться с Хельгой Ландстрём? Ведь она с отцом так выручила меня…

– Чудак-человек! – улыбнулся генерал. – Не когда-нибудь, а хоть через неделю. Устроим ей вызов в Ленинград вместе с родителем. Неделю потерпишь?

– Конечно, потерплю! – воскликнул штурман.

Сейчас он сидел в черной «Волге», которая стояла неподалеку от ворот кладбища, и ждал, когда в них покажется его мама.

Колмаков, который был знаком с Мариэттой Алексеевной, прохаживался у ворот, готовый ее встретить. Когда она появилась наконец, он подошел к ней, поклонился, взял под руку и повел к машине. Приоткрыв заднюю дверцу, Николай Иванович сказал:

– Садитесь, пожалуйста.

Оказавшись в объятиях сына, Мариэтта Алексеевна заплакала.

– Я вернулся, мама, – тихо сказал он.

VIII

Рутти Лаймесон не смог бы и себе самому объяснить, почему он выбрал такой путь возвращения из России. Чего проще – сел в самолет в Пулково и через несколько часов в Новом Свете. Нет, он попросил у консула «кадиллак» и в этой, роскошной машине ре­шил добираться до Хельсинки, а уж оттуда лететь домой.

«Домой, – усмехнулся Рутти, когда черная, сверкающая лаком машина перемахнула через мост лейтенанта Шмидта и по правому берегу Невы принялась выбираться на Карельское шоссе. – Что теперь на­зывать моим домом?»

Для того чтобы перегнать «кадиллак» обратно, консул отправил вместе с гостем одного из сотрудников, не имевшего, судя по всему, никакого отношения к ведомству, в котором работал Рутти Лаймесон.

«Из чистоплюев, – подумал Рутти, презрительно поглядывая на худого остроносого парня с пышной шевелюрой, который аккуратно вел мощную машину, не стараясь обогнать верткие „жигуленки“, обходившие их слева. – Небось, учился в Гарварде на папенькины деньги…»