Ловушка для птички
Шрифт:
Юля присылает истеричное голосовое, что ни одна из сиделок клиники не справляется с обязанностями. Нужно найти с опытом с особенными детьми. Нога у Шурика заживает отлично, а вот приступы агрессии участились. С ним действительно сложно.
Пока просматриваю предложения агентств, предоставляющих услуги медперсонала, получаю сообщение от лечащего доктора отца. Он просит приехать на разговор. Пишет, что показатели стремительно ухудшаются.
Знаю, что речь пойдет об отключении аппаратов поддержания жизнедеятельности. Я намерено оттягиваю этот момент: не хочу принимать решение в одиночку. Брат
За пару дней до второго инсульта, превратившего его в моргающий камень, он прямо сказал об этом. Уже тогда чувствовал, что выходит на финишную.
Он пролежал почти год. До последнего боролся, пытался сесть и что-то мычал. Пока я был в Испании, очередной инсульт его добил. Теперь точно финиш. Он еще дышит, но похороны уже назначены на субботу.
Во вторник я получаю отчет по несчастному случаю тринадцатилетней давности, вечером в кабинет заглядывает начальник службы безопасности.
— Заходи, Иваныч, — приветственно машу рукой, — Как раз смотрю твой файл.
— Там сухие факты, Никит Саныч, — докладывает отставной полковник, — Подробней на словах расскажу, история давняя, но такую не забудешь.
Иваныча я помню с детства. Он с нуля организовал службу безопасности холдинга лет двадцать пять назад, с отцом они знакомы со времен армейской службы.
— Присаживайся, — киваю на стул напротив, — Кофе, чай, коньяк?
— Не откажусь от твоего Мартеля, — улыбается с хитрецой. Пока я наливаю, он начинает: — Неприятный инцидент вышел. Отец твой привез из Канады новую технологию. Теплосберегающие панели, суперэкономные. Производство оборудовали, пробную партию залили. В одном из бюджетных домов решили опробовать и назначили испытания. Комиссия давала заключение на получение ГОСТа. Уже все расходились, когда панель дала крен и перекрытие рухнуло, привалив троих. Одного на смерть, двое остались с инвалидностью. Фамилии их там указаны, — кивает в сторону экрана ноутбука. — Погиб человек из стройнадзора. Они с Сан Санычем приятельствовали. Отца твоего чудом не накрыло.
Я внимательно слушаю, просматривая файл. Там действительно только даты, фамилии и скупое заключение следака.
— Почему они находились в зоне испытаний? Зачем стояли под перекрытием? — подливаю полковнику коньяку и себе чуток наливаю, для доверительности.
— В том то и дело, что они стояли на безопасном участке. Условно безопасном. Из этих панелей, еще до испытаний, выгнали два подъезда. Поспешили. Главный инженер самовольствал. Чуть не угробил шефа, гад. Сан Саныч его уволил, когда все проверки закрыли. Мне тогда пришлось слетать в Москву на поклон…
Он допивает коньяк, я на него кошусь. Рассказывает складно, но что-то тут не клеиться. Явно выгораживает отца.
— Странно, — выдыхаю, — Получается, отец чуть сам не пострадал, приятель его погиб, но виновного он отмазал? Зачем, Иваныч?
— Не хотел скандала, — он разводит руками, — Кстати, технологию усовершенствовали и через год получили-таки ГОСТ. Все бюджетные комплексы холдинга из этих панелей построены и стоят вон сколько лет…
Я начинаю понимать. Отец отмазал не инженера, а себя и свои бабки. Это он принял
— Послушай, Никита, — мнется Иваныч у выхода, — После смерти шефа ты поменяешь всю команду? — пристально смотрит в глаза. В ответ я пожимаю плечами, — Я к тому, что хоть и старый, но послужить еще могу. Связи у меня остались, вашей семье всегда был и буду предан. Я не против уйти в подчинение, но совсем на пенсию не гони. Оставь в отделе, если что. Лады? — его голос звучит необычно тихо и как-то жалко.
Я коротко киваю и утыкаюсь в ноут, но как только закрывается дверь, тяжело вздыхаю. Как представлю, сколько подобных просьб услышу после похорон, бежать хочется. Уже неделю в офисе у всех траурные лица. Не то чтобы сотрудники так любили генерального, они просто боятся перемен. А мне этих перемен хочется, как никогда раньше.
Подхожу к окну. За ним обыкновенная будничная суета: мокрые после дождя дороги, сигналящие на светофоре машины, переполненные трамваи…
Зачем я здесь, когда хочу быть совсем в другом месте? Кому и что доказываю, проживая чужую жизнь?
Успешный руководитель, счастливый семьянин, везунчик по жизни… На самом деле все тот же никому не нужный мальчик, плачущий под дверью отцовского кабинета. Пытаясь залечить детскую боль, я зачем-то стараюсь быть хорошим сыном человеку, который уже мертв, по сути. Ему и раньше было наплевать на меня, а уж теперь то…
***
В четверг в офис неожиданно приезжает Юля. Хорошо, что к вечеру, днем у меня и минуты свободной не выдалось.
— Здравствуй, Никита! Я по делу, — звучит подчеркнуто официозно.
Еще с Испании мы общаемся сквозь зубы. Она не признает, что виновата в трагедии с Шуриком и не считает себя обязанной выхаживать его. Продолжает вести свой привычный образ жизни, перебрасывая на меня вопросы его реабилитации. У нее стресс, травма и шок. Это я из ее соцсетей знаю, куда она каждый день постит жалобные селфи убитой горем матери несчастного ребенка.
Вот и сейчас она прямиком из салона, где, стремясь залечить душевные раны, наращивала ресницы.
— Твоего отца отключают завтра? — взгляд серьезный, но ресницами хлопает.
— В полдень. Хочешь присутствовать? Ты не родственник, тебе не обязательно.
Юля присаживается на диван, закидывает ногу на ногу.
— Завещание сразу зачитают?
Я чуть ли не давлюсь чаем, который как раз допиваю.
— Не уверен, что оно есть. А тебе какая разница?
— Я представляю интересы сына, он наследник.
— У нас с тобой общий сын. Считаешь, моего присутствия недостаточно? И внуки — наследники второй очереди, если ты не знала.
Фыркает.
— Значит, завещания нет? — смотрит исподлобья. Я пожимаю плечами, — Ты позвони адвокату, уточни. Это серьезный вопрос, Никита!
Она нехило взвинчена, но изображает ответственную даму.
— Не буду я никому звонить. Если оно есть, то будет как в нем написано. Если нет, то мы с Максом делим пополам все имущество. Других наследников нет, мачеха свое уже получила, подписав брачный контракт.