Ловушка Пандоры 2
Шрифт:
Осадки с неба прекратились, но с каждым шагом делалось все серей, будто атмосфера хотела надавить на Илью или подчеркнуть его шаги в никуда. Запах серы усилился. Небо выгорало и ярких островков света на нем почти совсем не осталось. Как и в Илье не осталось ничего.
— Постой! — Илья обернулся, встретился взглядом с Михаилом и поежился, глядя в те же глаза, что все эти годы смотрели на него из зеркала.
Меньше всего хотелось сейчас выслушивать претензии не состоявшегося папаши.
В какой-то момент он даже позавидовал Варе, несмотря ни на что — Люцифер любил её и готов
— Мне плевать, — действуя на опережение, отрезал Илья. — Плевать, что ты там думаешь, если хочешь убить — меть между лопаток.
Илья пошел дальше. Михаил тенью продолжал следовать за ним. Но теней на земле больше не было, они, размножившись до неприличия, эвакуировались раньше крыс с тонущего корабля.
С опушки леса, куда они вышли, была видна деревенька, расположенная в низине. Вернее то, что от неё осталось. Сейчас она выглядела как очень большой, скомканный платок, брошенный посреди дороги. Там и сям копошились точки людей, видимо пытаясь откопать похороненных под руинами близких. И все это в неестественной тишине: даже скотина не голосила, даже дети с бабами не выли, и мужики не перекрикивались меж собой. Расстояние было не таким большим, чтобы так сильно глушить звук — буквально подчистую.
— Ну что? — раздраженно спросил Илья, решив сначала отвязаться от Михаила, а уже потом спуститься в деревню.
Для чего ему захотелось спуститься — он и сам не понимал, может, из любопытства, а может, чтобы помочь этим растерянным точкам на скомканном платке.
Михаил тяжело вздохнул. Устало провел рукой по лицу. Нимб у него над головой опять обозначился едва заметным светом.
— Я боюсь слов, — признался он, — но должен их сказать. Хотя и не могу найти верных. Я был не прав, Илья. Но понимаю, что с раскаяньем — запоздал. Единственное, что я могу сейчас, быть рядом.
Илья наивно полагал, что уже перешел ту черту, за которой его хоть что-то могло удивить, оказалось, еще нет. Даже слова все от неожиданности разбежались, но он быстро их нашел.
— В честь чего это? Я убил свою мать, — непримиримо заметил Илья, заостряя свои глаза в узкие щелки. — Я целенаправленно довел её до самоубийства, медленно уничтожая в ней жизнь, радость, любовь. В последние минуты она говорила о тебе… Нет разницы, что мной двигало, я убил её.
Илье было намного легче выносить презрение, чем это непонятно откуда-то свалившееся принятие. Презрение было для него понятным — он сам себя презирал.
Михаил помолчал, пристально глядя на распростертый внизу комок деревни.
— Там что-то не так, — напряженно заметил он.
— Деревню в лепеху смяло, — пожал плечами Илья. — Камон, что там может быть так?
— Люди, Илья. Их реакция на все какая-то нечеловеческая. Вон видишь девочку на руинах, за то время, что мы с тобой говорим, она ни разу не пошевелилась.
—
Илья начал спускаться, но Михаил удержал его за локоть.
— Постой, ты должен вернуться к той девушке, что избавила тебя от Хаоса.
Илья дернулся, стряхивая руку отца, тот не возражал.
— Я ничего никому не должен, — процедил он, но понял, что вернуться хочется, но вернуться уже нельзя. Добавил зло. — И твоего фанатизма по спасению мира не разделяю.
— Мир уже ничего не спасет. Я, как и ты — не очень-то и верю, что у вас что-то получится. Я очень люблю этот мир, но он обречен. Вопрос не в том, сколько нам дано времени, а в том, на что мы его потратим.
Да, все чего Илья хотел, это побыть еще немного с Аней, но вместе с тем, все чего он не хотел — это видеть, как она коннектится с бывшим.
— Рили? — сломал бровь и губы в гримасу презрения, поинтересовался Илья.
— Но та девушка, ты ей не безразличен. И когда ты ушел — это причинило ей боль. Нельзя бросать тех, кого любишь, Илья — за это слишком многим приходится платить.
— Что ты можешь об этом знать? — неуверенно огрызнулся Илья.
— К сожалению, кое-что знаю. Вся твоя боль, вся боль Марии и даже боль этого умирающего мира — это моя вина и моя боль. Я мог бы спасти тебя, Марию, и этот мир, но я ушел. А ты сейчас делаешь мою ошибку — уходишь от той, которая тебе дорога, считая себя недостойным её. Борись, не будь трусом, каким был я. — Илья хотел было возразить, но Михаил нетерпеливо показал жестом замолчать. — Ты знаешь, что я прав — не трать время на бессмысленный спор. Побудь с ней, сколько можешь.
С этим хотелось спорить, спорить, спорить…. И рвалось, и клокотало наружу ядовитой желчью, доказать папаше, что тот совсем не знает Илью. Что он не так прост, как Михаил себе его навоображал. Илья мог бы даже выиграть эти дебаты, но остался бы все равно проигравшим. И он, и отец — это понимали.
Илья опустил глаза, разглядывая мертвую землю под ногами. Задумчиво потыкал её носком ботинка, почва легким пеплом взвилась вверх. Он наклонился, зачерпнул пригоршню. Пальцы онемели. Серая, бесплодная, с отсутствием температуры, массы и плотности субстанция ощущалась на коже расползающимся покалыванием по телу и нарастающей ко всему апатией. Илья поспешно выкинул пригоршню пепла и брезгливо обтер об себя руки.
— Если я сейчас вернусь — это будет глупо, — неуверенно сдался он.
— Нет. Глупо будет, если не вернешься, — возразил Михаил, тоже взяв горсть мертвой земли. Он подышал на нее, и на глазах почва налилась силой, превращаясь в плодородный чернозем. Михаил протянул комок Илье. Илья на автомате взял его. — Иди. А я посмотрю, что там в деревне, возможно, помогу тем, кому еще можно помочь.
Илья с нарастающим трепетом ощущал в руках мякоть влажной, тяжелой, холодной земли. Теперь в ней можно было углядеть жилки мочалистых корешков и даже маленький панцирь какого-то жучка. Чернозем пах жизнью и надеждой. Поймав внимательный взгляд отца, Илья поспешно сунул комок грязи в карман, делая вид, что ему наплевать.