Ловушка страсти
Шрифт:
Обрадовавшись, что ей наконец удалось избавить бедную мисс Оувершем от страданий, Женевьева бросилась вон из комнаты и чуть не налетела на стену.
Стена оказалась не кем иным, как Монкриффом, которому пришлось преодолеть сразу две ступеньки, чтобы нагнать девушку.
Женевьева почувствовала себя в ловушке. Хотя, конечно, ей не стоило ничего опасаться.
— Полагаю, вы гордитесь тем, как вам удалось снискать расположение мисс Оувершем, ваша светлость?
— А, мисс Эверси. Извините меня, но я должен признаться: мне было отрадно видеть, как вы позабыли о своих манерах,
Услышав про прелестную маленькую птичку, Женевьева закатила глаза.
И это вызвало улыбку на губах дьявола.
С другой стороны, герцогу было даже приятно поговорить с кем-то, кто сурово смотрел на него, а не улыбался все время. Женевьеве было почти жаль его.
— Что с вами такое? — наконец спросила она.
— Что со мной? И об этом вы хотите спросить, когда можно было бы задать более интересный вопрос? Леди Оувершем провела настоящее интервью. Уверен, вы способны обойти ее.
— Вы нарочно ее напугали!
— Напротив, — с удивленным видом возразил герцог. — Я просто перечислил факты. Вы говорите очень сбивчиво.
— Ничего подобного.
Женевьева отступила на шаг назад. Вся комната была для нее шахматной доской, и теперь она планировала свои передвижения с мрачной решимостью.
Герцог последовал за ней.
— Мне нравятся смелые женщины. А чтобы противостоять герцогу, нужна смелость.
— Значит, это ко мне не относится, — поспешила заметить Женевьева. — Я и мечтать не смела бы о противостоянии герцогу.
— Возможно, мы обсудим это во время танца? Вам понравится вальсировать со мной, мисс Эверси. Несмотря на мой высокий рост, я очень хорошо танцую.
— Ваша скромность столь же привлекательна, как и ваша чувствительность, лорд Монкрифф. Но может, нам выбрать другой танец вместо вальса? У нас такая большая разница в росте, что мне придется обращаться не к вам, а к вашей третьей пуговице. Или же вы будете вынуждены смотреть вниз, а я вверх. Мне бы не хотелось, чтобы под конец вечера у вас болела шея.
«А это неизбежно в вашем преклонном возрасте» — молчание Женевьевы было красноречивее слов.
Мгновение он смотрел на нее, чуть склонив голову, словно слышал все ее недостойные мысли.
— Во время балов моя третья пуговица так часто остается без партнерши, что вряд ли станет возражать против вашего разговора с ней.
Женевьева молчала. Это было так восхитительно глупо, что она на минуту забылась. Украдкой она бросила взгляд на третью пуговицу. Конечно, она была перламутровой, как и все остальные, и напоминала дорогую сияющую маленькую луну, нарочно спустившуюся с небес, чтобы оказаться на рубашке герцога. Целый ряд снобов — все эти пуговицы.
«Прелестное платье, — могла бы сказать ей пуговица. — Ваша родословная восходит к Вильгельму Завоевателю?»
Родословная ее семьи восходила к Вильгельму Завоевателю, и именно тогда, по слухам, начались все беды с Редмондами. Именно так она и ответит пуговице.
Герцог поймал взгляд Женевьевы. Он чуть заметно загадочно улыбнулся
— Мне очень нравится «Сэр Роджер де Каверли», — с вежливым упрямством ответила она. — Я с удовольствием потанцую с вами.
Это была неправда. Однако этот танец исполняли в самом конце вечера. И это был не вальс, а довольно энергичный танец, во время которого было трудно говорить друг с другом. Если Женевьеве повезет, герцог устанет и отправится спать, в пивную или куда-нибудь в поисках кутежа в Суссексе к тому времени, как начнется «Сэр Роджер де Каверли». Конечно, ее братья расскажут ему обо всех злачных местах по соседству.
Женевьева почти боялась прикоснуться к герцогу. Он был таким мужественным. Крепким. Очень высоким и угловатым. Он слишком много требовал от нее. Ей хотелось остаться наедине со своим разбитым сердцем, попытаться утолить свою боль, а не думать о чем-то или пытаться кому-то противостоять. Она хотела покоя. И он был почти доступен даже посреди этой толпы, потому что Женевьеве нужно было лишь пройти по комнате с фальшивой улыбкой на лице, нигде не присаживаясь и ни с кем не разговаривая.
Но как назло, именно в этот момент она услышала смех Гарри.
Она беспомощно повернулась в его сторону, словно услышав звук божественных губ, и радость вперемежку с болью сдавили ее сердце, как будто оно было резиновым мячиком.
Гарри заметил ее взгляд: он всегда точно знал, где именно в комнате находится Женевьева. Он быстро улыбнулся ей лукавой, заговорщической улыбкой, которая когда-то была так ей дорога, ведь сколькими такими улыбками они обменялись в переполненных залах, и каждая из них соединяла обоих узами понимания и согласия. Так казалось Женевьеве. Все это время Гарри точно также улыбался и Миллисент или же компрометировал ее в саду какого-нибудь лондонского особняка, когда Женевьевы не было поблизости.
Возможно, он целовал Миллисент не только руку.
И эта мысль пронзила сердце Женевьевы, словно ножом.
Ей надо приучить себя не вспыхивать от радости всякий раз, заслышав голос Гарри.
Гарри посмотрел на герцога, потом на нее, а после скорчил комичную угрюмую мину, прежде чем вновь обратить все свое внимание на Маркуса и его жену Луизу. Он дразнил ее и сочувствовал ей из-за присутствия герцога. Возможно, он даже испытал укол ревности, подумала Женевьева. Нет, вряд ли он считал герцога соперником. К чему бы это, ведь Гарри никогда не относился к ней как к женщине. Он видел в ней лишь друга.
А герцог был скорее ровесником ее отца, нежели Гарри. Кстати, о герцоге…
Гарри и герцог — весна и зима.
— Я восхищен вашими изысканными манерами, мисс Эверси, и ваша забота о моем физическом благополучии во время вальса очень трогательна. И я уверен, вы доставите мне удовольствие, потому что я бы предпочел танцевать вальс, поскольку выгляжу не таким неуклюжим, как во время исполнения деревенских танцев. Как видите, у меня длинные руки и ноги.
Какая чушь. Герцог был самим воплощением грации, и Женевьева не сомневалась, что он прекрасно сумел бы сплясать веселый танец не хуже плавного вальса.