Лоза Шерена. Братья. Часть первая
Шрифт:
— Почему?
— Потому что человек-судьба появляется нечасто. А когда появляется...
— То кто-то умирает. И что-то заканчивается.
— Чаще всего — династия, — заметил Тисмен.
— Ты тоже считаешь, что я опасен? — спросил Рэми, ломая новый цветок.
— Не играй со своей силой! — предупредил Тисмен. — Не сейчас, когда не до конца понимаешь, что делаешь... отдай цветок. — Рэми отдал, и Тисмен отбросил его в снег. — «Тоже» — это о Мире, правда? — Рэми вновь кивнул. — Нет, не считаю. Сказать по правде, и Мир вряд ли считает. Просто
Рэми посмотрел на Тисмена и вздрогнул. Морозный воздух понемногу возвращал разум, и Рэми всеми силами пытался собраться с мыслями. Не сказать лишнего. А говорить нельзя было о двух людях. О Урии, что дал ему тот амулет, и о Жерле… что предупреждал о Мире, хотя ничего о нем знать не мог. Эти люди слишком дороги, чтобы их вот так просто выдать. И потому надо молчать.
Позднее... он подумает об этом позднее. Сейчас начинает болеть голова. От горьких мыслей, от зелья Тисмена, от внимательного взгляда мага.
— Ты ведь не читаешь мыслей? — запоздало спохватился Рэми.
— А следовало бы? — насторожился Тисмен.
Рэми не хотел отвечать на этот вопрос. Он вообще недолюбливал этого «добренького» телохранителя, доверяя открытому и ироничному Кадму, да и вечно злому Лерину, гораздо больше. Те хоть понятны. Тисмен подобен ласковому ручейку… никогда не знаешь, когда поток окрепнет, превратится в горную реку и снесет тебя со скал.
Лицемер. Рэми ненавидел лицемеров. А Тисмен нахмурился на миг и сказал вдруг:
— Мир зовет, нам пора.
В тронном зале царили тишина и полумрак, румянилось рассветное небо в окружавших купол окнах. Сидевший на троне Миранис не хотел тревожить будущего телохранителя ярким светом и ненужными церемониями: Рэми и без того был тих и бледен, как снег. Подчинился и сел на ступеньках трона, хотя подчинился, видно же, неохотно. Но внешне смирился. И в то же время сжимал до боли зубы, когда думал, что его не видели, и всеми силами старался не показать, как ему больно. И стыдно. Гордый. Впрочем, Миранису не привыкать к такой гордости.
Не в первый раз ломала она нового телохранителя. И Лерин, не спускавший с мальчишки внимательного взгляда, кажется, тоже это помнил. Потому-то Миранис его и выбрал: спокойный теперь и рассудительный Лерин когда-то доставил своему принцу много хлопот. Гораздо больше, чем другие телохранители.
Когда Миранис увидел Лерина в первый раз, вокруг пылало зеленым огнем лето и магический парк плавился в тягучей жаре. Миранису, которому едва миновало девять, так хотелось обратно, в полумрак и прохладу дворца, но куда там! Наследник был обязан встречать посольство рода горцев… которые, единственные в Кассии так и не приняли до конца власть повелителя.
Посольство тянулось по главной аллее парка неторопливым, разноцветным шлейфом. Расшитые драгоценными камнями одежды, стекающие на крупы лошадей плащи, гордо выпрямленные спины… Единственный сын главы рода,
Лишь увидев наследного принца вздрогнул на миг. И как-то незаметно посерел… а с глаз его куда-то утекла уверенность. Зато Миранису, поймавшему слабость гостя, стало вмиг легче: доконала-таки высокого гостя внезапная жара.
А через некоторое время уехавшие, казалось, с миром горцы объявили повелителю войну:
— Вы отравили сына главы рода, — прыскал слюной уже не боявшийся ничего посол.
— Чем? — искренно удивился повелитель.
— Любовью к наследному принцу.
Повелитель ничего не сказал, но не сдержал довольной улыбки. В игру вмешались жрецы и дипломаты, а через луну Лерин вернулся в замок. И в ту же ночь в залитой лунном свете спальне Мир проснулся с кинжалом у своего горла:
— Отец сказал, что если я тебя убью, — шептал сидевший на кровати гордый горец, — то смогу спать ночами.
Миранис, который уже давно знал больше, чего его гость, лишь спокойно спросил:
— А ты сможешь?
Он знал ответ... а Лерин — не совсем. И когда лезвие чуть глубже надавило на шею, царапнув кожу, принц даже не шевельнулся, а руки Лерина уже начали дрожать...
— Я убивал! Я — мужчина! Я могу! — плакал сидевший на полу мальчишка-горец, когда в спальню принца ворвался дозор.
— Ваше высочество! — склонился перед Миранисом Дар, телохранитель отца. — Вы ранены?
Мир отер кровоточащую шею, посмотрел сначала на свои испачканные кровью пальцы, потом на все так же дрожащего в руках дозорных мальчишку-избранника и приказал:
— Всего лишь царапина… Будь с ним помягче.
— Не волнуйтесь, мой принц, мы все сделаем как надо, — вновь поклонился телохранитель и приказал дозорным увести безвольно повисшего на их руках Лерина.
А Миранис лишь посмотрел на заглядывающую в окно луну и вздохнул. Ему и хотелось и не хотелось связываться с гордым горцем. Не слишком это приятно, когда твоим телохранителем не хотят быть так сильно.
Он не видел Лерина до самой привязки. Спустя луну неожиданно спокойный, обласканный телохранителями отца и жрецами, горец встал перед принцем на колени, добровольно приступив к сложной церемонии. И в холодных глазах избранника светилась уже не ненависть — слепое обожание, которое переворачивало душу неясной тревогой: это все не Лерин, это все проклятые узы богов... И никому на самом деле этот ритуал привязки не нужен. Миранису не нужен такой телохранитель!
И лишь гораздо позднее до него дошло, как дорого стоил мальчику-горцу этот шаг: узнав, что Лерин не сумел убить наследника, отец его проклял, восстал против повелителя, а уже к концу лета вместе с двумя братьями погиб в бою с войсками Деммида.