Ложь и правда русской истории
Шрифт:
Июнь в здешних местах — еще не лето. От Байкала тянет холодом. Пронизывает до костей. Стоишь и думаешь: господи, какое же безумство, какая же идея, какой же фанатизм и какие буйные ветра истории погнали сюда, на край тогдашней земли, сына вологодского крестьянина, питерского слесаря Ваню Бабушкина? Но Иван-то Бабушкин был относительно образованный, сознательный, убежденный, идейный, едва ли не первый марксист из рабочих, за что его особенно ценил и любил Ленин. А ведь остальные, миллионы и миллионы, едва ли слышали о Марксе каком-то, но пошли за большевиками лавой, на смерть и кровь! И громадную страну залили кровью и усеяли смертью. Почему, зачем, из каких таких убеждений или чувств?
И вообще —
Сейчас-то известно, что никаких таких особых предпосылок к революции не было. И даже наоборот: экономика страны на подъеме. Конечно, жизнь рабочих в тогдашней заводской слободке далеко не мед и не сахар. Но все же и не тот беспросветный мрак, какой обычно рисовали коммунистические историки. Даже в любимом советскими идеологами романе Горького «Мать», если читать его внимательно, жизнь эта выглядит совсем иначе, нежели в учебниках…
Вообще, удивительно, как советские люди умудрялись пропускать такие детали мимо глаз и мимо сознания! Упомяну, кстати, другой роман, который читали (и с удовольствием!) все советские люди — «Белеет парус одинокий» Валентина Катаева. Автор усиленно изображает там преподавателя средних учебных заведений Петра Васильевича Бачея приниженным и забитым, этаким пролетарием умственного труда. Но в деталях-то он солгать не может. А в деталях, если чуть-чуть присмотреться (но советские люди почему-то не присматривались, вот что поразительно!) получается, что преподаватель средних учебных заведений на свою зарплату содержал двух детей, свояченицу да еще оплачивал труд кухарки-горничной Дуняши! Прочитает это нынешний школьный учитель, вспомнит свою советскую жизнь, оглядит мутным взором сегодняшнее беспросветное житье-бытье и буквально за голову схватится: какие ж мы были слепые!
Однако вернемся к роману «Мать», к Павлу Власову, к его жизни в рабочей слободке.
«Павел сделал все, что надо молодому парню: купил гармонику, рубашку с накрахмаленной грудью, яркий галстук, галоши, трость и стал такой же, как все подростки его лет».
Это, значит, угнетенный рабочий парень, да? Учтите, что ему пятнадцать-шестнадцать лет, никакой особой квалификации и соответственной зарплаты у него еще нет. Отец умер, мать не работала. То есть он один семью содержал. А жили они так:
«Треть дома занимала кухня и, отгороженная от нее тонкой переборкой, маленькая комнатка, в которой спала мать. Остальные две трети — квадратная комната с двумя окнами; в одном углу ее — кровать Павла, в переднем — стол и две лавки. Несколько стульев, комод для белья, на нем маленькое зеркало, сундук с платьем, часы на стене и две иконы в углу — вот и все».
Это значит, что у каждого человека в семье угнетенного рабочего Павла Власова была отдельная комната! Помнится, что-то такое вписывали коммунисты не куда-нибудь, а в программу построения коммунизма в Советском Союзе. Смею вас уверить, да вы и сами знаете, что в большинстве своем советские люди, тем более в тех же оставшихся рабочих слободках, все годы советской власти, через семьдесят лет после Павла Власова, жили немногим лучше. И часто гораздо хуже, потому как в таких домиках теснились иногда две-три семьи: бабушка с дедушкой, отец с матерью да еще и старший брат с женой… А в очередях на заветную благоустроенную квартиру стояли по двадцать лет.
Всегда считалось, что поводом для февральских выступлений рабочих Петербурга стали перебои с хлебом. Даже если и так, то это вовсе не причина для бунта. Ведь наша (твоя!) страна вот уже третий год воюет с чужеземцами, можно и потерпеть. На самом же деле и перебоев с продовольствием не было, а было повышение цен на хлеб и на масло на несколько копеек. И грянул революционный
А теперь представим 1942 год, блокаду Ленинграда. Суточную пайку хлеба срезают еще на пятьдесят граммов. В ответ рабочие останавливают станки и выходят на улицы с плакатами «Долой советскую власть!», «Долой Сталина и Жданова!». Войска Ленинградского и Волховского фронтов оставляют окопы и присоединяются к демонстрантам. Гитлеровские солдаты беспрепятственно, играя на губных гармошках, входят в оставленные города и села, в Ленинград… Можно ли представить такое в самом больном воображении или в самом страшном сне? А в Петербурге в феврале 1917 года так и произошло.
Что случилось?
Как это назвать? Как это определить? Массовое помрачение разума?.. Всеобщий морок? Господь в единый год и час лишил разума стомиллионный народ?
А может, русские люди просто-напросто неприкрытые, тяжкие самоубийцы самих себя и своей страны? Вез различия классов и сословий? Может, характер такой, русский?
Цитата:
«Теория, будто бы революцию делают голодные — неправильна. Ее нужно сдать в архив. Революцию делают сытые, если им два дня не дать есть. Такова была Февральская революция в Петрограде в 1917 году. Два дня не стало хлеба — и упала царская власть… Но если людям не давать два месяца есть, то они бунтовать не будут: они будут лежать при дорогах обессиленными скелетами и, протягивая руки, молить о хлебе.
(В. В. ШУЛЬГИН. «Три столицы»)
Жажда справедливости?
Согласитесь, болтовня о русском характере, то удалом и бесшабашном до дури, то тихом и святом до юродства — в основном вроде бы достояние улиц, пивнушек и прочих теплых мест, где народ наш чешет языки для услады души. На самом же деле в цивилизованных странах этим самым национальным характером, а точнее — национальным поведением— занимается самая серьезная наука.
И у нас она занималась. Но почему-то тайно, в рамках тайных служб, короче говоря — КГБ. Вот ведь дурь из дурей. Уж как раз эта наука, эти исследования должны быть самыми открытыми, публичными, дискуссионными. Ан нет. Вот и стоит, кстати, задуматься: входит ли сей фактор — абсолютный примат карательных тайных органов («слово и дело») — в особенности национального поведения? Может, это тоже особенность национального характера и поведения?
И только сейчас появились первые открытые исследования, первые книги редких, можно сказать, единичных специалистов. Я не случайно, а вполне намеренно уже несколько раз повторил это словосочетание — особенности национального поведения. Так и называется книга экономиста Михаила Алексеева и философа Константина Крылова, которые занимаются интереснейшей и практически неизведанной у нас областью человеческой жизни — поведением. Их предыдущие книги — «Поведение» и «Поведение — наука об основах нового мировоззрения». Ни много ни мало — «об основах нового мировоззрения».
«Поведение — это вообще все то, что мы делаем или не делаем, и то, как мы оцениваем наши и чужие поступки с этической точки зрения», — пишут Алексеев и Крылов.
Иными словами, чем русский отличается от немца, американца, француза, китайца? Почему русский на те или иные обстоятельства жизни или вызовы времени реагирует так, а не иначе? Хотя бы обозначить, определить наши особенности, нарисовать более или менее объективный портрет — уже великое дело. Но вполне естественно, что авторы не только определяют, но и пытаются объяснить.