Ложь от советского информбюро
Шрифт:
29 января переехали в деревню Коркино — 6 км. Потом 31 января переехали в деревню Устье-Конец (а может быть, — Конец-Поляна).
30 января получил письмо от отца. Пишет, что от моего брата Дмитрия уже 4 месяца нет писем, а Иван еще в Ярославле.
31 января переезжаем в деревню Красная Горка.
1 февраля автомашины вернулись обратно, мосты взорваны все.
2 февраля на расстоянии 10 км от деревни Устье-Конец на железной дороге обнаружены два разбитых немецких эшелона. На одном из них все вагоны были загружены крупными брусками желтого тола. Огромная воронка в самой середине рельс, а в ней, накренившись вниз фарами, торчал паровоз. Вагон, первый за паровозом стоял на рельсах, а на его крыше стоял идущий за ним вагон. Он так аккуратно разместился на крыше, будто его специально подняли и поставили туда краном. Во втором эшелоне первые два вагона были пассажирские, в них, видимо, жили офицеры. Немцев не было. В другом вагоне было много трофеев — мед, консервы, конфеты, вино, сахар, мука, лимоны и разные шерстяные вещи. Мы с Малышевым не растерялись и запаслись трофейными продуктами.
3 февраля вдвоем с Малышевым живем в деревне Усть-Конец в избе. Стены оклеены газетами. Название — «Северная газета» на русском языке. Помню напечатанную статью: «В Гатчине выступал
Пичковский до войны был артистом Мариинского театра. В то время он был лучшим певцом театра. Его коронной ролью была роль Ленского, он привлекал много зрителей. Красивый тенор Пичковского особенно пленял женщин. В 1941 году, когда немцы были близко от Гатчины, за ним дважды посылали легковую машину, а он грязно выругался и заявил, что проживет неплохо и при немцах. После войны он заявился в Мариинский театр, но весь коллектив театра запротестовал, и он был отстранен. Из двух квартир, которые он имел до войны, ему дали одну. Больше он нигде не выступал, и все его забыли.
4 февраля наши автоматчики привели пленных, группу в 19 человек, здоровых молодых рыжих немцев. Их вылавливают в лесу и в населенных пунктах.
7 февраля летает наш самолет, кружил несколько раз. Утром слышна была канонада, но далеко от нас. Седьмой день с 30 января живем с Малышевым в этой деревне, питаемся трофейными продуктами.
8 февраля 1944 года на машине поехали через Любань по дороге на Тосно. Немецкие войска очень торопились. На дороге было брошено много разного рода имущества, повозок, колымаг и автомашин. Телефонные столбы были свалены на землю вместе с проводами. Они привязывали к столбу коробку взрывчатки, поджигали бикфордов шнур, и столб рвало поперек. Мосты были взорваны, приходилось объезжать стороной. В Тосно все дома целы, немцы уходили быстро, поджигать было некогда. Из Тосно поехали на Вырицу лесом. По дороге тоже картина: и столбы свалены, и мосты взорваны, и брошено много разного имущества, чувствуется, что враг бежал без оглядки. В Вырице я с одним нашим товарищем заходил в его дом. В дому никого не было. Соседи сказали, что его жену немцы угнали в Германию. Передовые наши части, вступившие первыми в Вырицу, встретили четырех наших парней-подростков, одетых в немецкую форму, и сразу же расстреляли их. Уж очень была велика ненависть ко всему немецкому. Но парни не были виновными. Немцы их сделали ездовыми, они в тылу что-то перевозили на лошадях. Выдали им шинели и заставили надеть. [23]
23
Уже после нескольких месяцев боев на Восточном фронте ввиду больших потерь к концу 1941 года части вермахта были вынуждены пополнять свои боевые подразделения за счет тыловых. Многих ездовых, обозников, шоферов — немцев в бытовых хозяйствах заменили советские военнопленные и граждане, выразившие желание помогать оккупантам. Одни делали это из идейных соображений, другие из страха оказаться в лагере или на работах в Германии. Так или иначе, большинство служили у немцев добровольно. Немецкие полевые командиры называли их «хиви» (от немецкого «helfen» — помогать). К 1944 году, вероятно, кто-то привлекался на такие работы и насильственно.
Наши самолеты летают очень низко, над самыми деревьями.
Из Вырицы через деревню Ново-Сиверскую приехали в поселок Дружная Горка. Ночевали в школе на топчанах. Пожилой мужчина — учитель, энтузиаст, уже собирал скамейки и уцелевшие парты. Вдвоем приносили их в школу и ставили на место. Он торопился поскорее открыть школу и начать занятия.
8 февраля живу в поселке Дружная Горка. Выстрелов не слышно. Наши самолеты делают несколько рейсов в день. Получил письмо из Омска от Василия Алексеевича. Поздравляет меня с Новым годом. Он беспокоится за меня, что так долго нет от меня писем. Получил письмо из Торжка от Аси. «Здравствуйте, Вася! Долго ждала от Вас ответа, но безуспешно. Почему же Вы не пишете? Чем вызвано Ваше молчание? Правда, по сводкам информбюро я знаю, что Ваш участок дает немцам жару. Может из-за недостатка времени Вы и не пишете? Если это так, то еще простительно. Но я начинаю беспокоиться за Вас. Ведь война, все может случиться. У меня сейчас каникулы. На три дня ездила домой. Измучилась в дороге ужасно. Очень много пассажиров, страшно трудно было при посадке на станции Лихославль. Вагоны товарные, садиться в них очень неудобно. Нахлынула орава женщин с огромными узлами и такой ужасный подняли крик, визг и грязную брань, что Вы и представить себе не можете. В вагоне стало так тесно, что всю дорогу пришлось стоять попеременно то на одной, то на другой ноге. Вася, как Вы себя чувствуете, как обстоят у Вас дела? Очень рада, что Ленинград теперь освобожден и теперь не будет подвергаться разрушительному обстрелу. Ленинградцы истинные патриоты, в таких тяжелых условиях сумели отстоять свой город. Желаю Вам счастья и успеха. С приветом, Ася».
10 февраля. Дружная Горка. Послал письмо в Торжок: «Здравствуй, Ася! Письмо получил вчера. Очень рад ему. Мы все время в движении. Завтра едем дальше на Запад. Нашу дивизию уже называют Любаньской. Я, как участник штурма вокзала Любани, попал на кинопленку. Одет был в короткую без воротника шубу, русские кожаные сапоги, ватные широкие шаровары, шапку, через плечо автомат. Среди бегущих к насыпи я буду выделяться тем, что несколько повыше и плотнее своих товарищей. В момент обстрела здания вокзала мы, прислонившись к поленице дров под перекидным, мостом, строчили из автоматов по зданию вокзала. Немцы бегут, мы не успеваем догонять их. Ася! Прости, что утомил тебя. Пиши скорей, очень жду. Желаю счастья. С приветом Вася».
Получил письмо из Омска от моего друга В. А. «Здравствуй, дорогой мой друг Вася! Давно нет от тебя писем, все ли у тебя в порядке? Я очень беспокоюсь, у вас ведь теперь настало время очень горячее, некогда и письма написать. Ты, Вася, хоть пару слов напиши, чтобы знать, что ты жив. Нам здесь в тылу становится совершенно непонятно то, что случилось под Ленинградом, просто никак не укладывается в голове, это — чудо! Немцы строили укрепления 2,5 года, а вы разбили и уничтожили их за 15 дней. Вася, ты представь настроение наших ленинградцев, война еще не закончена, а мы все уже мысленно на колесах. Директор завода Манин и секретарь парткома Головань уже поехали в Москву в Министерство. Принимают меры к скорейшему возвращению завода в Ленинград. Вася, напиши, где находится Толя. Я ему писал, а ответа от него не получил. Будь жив и здоров, скорей бы увидеться. До свидания! Твой друг В. А.»
8 февраля получил письмо от Толи. Последнее, как оказалось, письмо. «Здравствуй, дорогой папа! Письмо твое получил, за которое большое спасибо. Извини, что не ответил сразу, не было возможности. Все время нахожусь на ПНП, а у нас сейчас война. Пришел
12 февраля. Из Дружной Горки едем в Кингисепп через Волосово. Наша дивизия получила пополнение. Идем для преследования врага.
13 февраля. Деревня Межно.
16 февраля приехали в Кингисепп.
17 февраля. За Кингисепп 5 км, деревня Александровская Горка. Немцы все дома сожгли. Приехали в деревню. Монастырек, дома все кирпичные, но остались только одни стены, все сожжено. Негде согреться. Несколько часов прыгаем на снегу, стараемся согреться. Но вот появился огонек, Иван Кашеваров разжег костер, его окружили, не подойдешь, Всем хочется погреться у костра. Кашеваров Иван из Кургана, работал на железной дороге, забивал костыли в шпалы. Малограмотный, косноязычный, говорил вместо «что ты ищешь» «кого ты ищешь», вместо «чайку попьем» — «чайкЮ попьем». Имел три судимости, прошел все лагеря. Положительное в нем — он здорово и быстро умел приспосабливаться к обстановке в любых плохих условиях. Вот и тут все растерялись, не видя выхода, замерзли, потускнели, а Кашеваров разжег костер — и все оживились. От деревни Монастырек направились к берегу реки Нарвы. Около реки тоже деревня, но все дома сожжены. За рекой Нарвой плацдарм, пятачок диаметром около тридцати километров. [24] Через реку построены два моста на сваях и одна дорога на льду. С правой стороны город Нарва, в нем еще немцы. Там у них много техники и оставить ее нам они не хотели. Немцы здорово сопротивлялись и, во что бы то ни стало, старались выбить нас с плацдарма. От города Сланцы до среднего моста через реку Нарву, через гати, болота расстоянием в двадцать километров устроен из толстых пластин настил, неширокий для проезда машин только в один ряд, но на некоторых расстояниях по обе стороны сделаны разъезды для пропуска встречного движения. Грузовые машины во избежание затора, пробок, ходили по точному расписанию и встречались только около разъездов. По настилу из Сланцев сплошным потоком шли грузовые машины со снарядами, разгружаясь прямо на правом берегу реки Нарвы, а навстречу от реки к Сланцам ехали пустые машины. На этот настил никого не пускали, на обоих концах настила стояли вооруженные патрули. Однажды мне пришлось видеть такую сцену: по берегу реки верхом на лошади ехал полковник, а за ним тоже верхом ехал, видимо, его ординарец. Доехав до настила полковник повернул свою лошадь и поехал по настилу.
24
К середине февраля 1944 года советские войска вышли к реке Нарва и захватили несколько плацдармов на ее левом берегу. Вокруг плацдармов развернулись ожесточенные бои, нередко переходившие в рукопашные схватки. В феврале, марте и апреле Красная Армия пыталась продвинуться вперед, но результаты были более чем скромные. Продвижение измерялось считанными километрами при огромных собственных потерях. Советским 8-й, 47-й и 2-й Ударной армиям здесь противостояли, в частности, отборные эсэсовцы дивизии «Нордланд» и бригады «Нидерланды», а также эстонские добровольцы 20-й гренадерской дивизии Ваффен-СС. Подходившие дивизии вермахта неоднократно контратаковали. Окончательно овладеть Нарвой советским войскам удалось лишь в июне 1944 года.
Девчонка из патруля резко крикнула: «Назад!» Полковник и его ординарец продолжали ехать, не обращая на нее внимания. Девчонка щелкнула затвором карабина и еще громче крикнула: «Назад, стрелять буду!» Полковник съехал с настила и направил свою лошадь на дорогу по берегу реки. В объезд болота дорога до Сланцев в два-три раза длиннее. Недалеко от девчонки я увидел красную ткань с надписью крупным шрифтом: «Приказ регулировщика — закон».
19 февраля приехали за реку Нарву на плацдарм, весь простреливаемый. Дивизия вклинилась левее города Нарва на эстонскую территорию. Место невысокое, местами болотистое, лесистое, а на более высоких местах стоят домики, хутора. Посевов нигде нет. Жители занимаются молочным хозяйством, травы и пастбищ вдоволь. Мы остановились на хуторе, в нем живут мать и дочь. У них было семь коров. Недалеко от их дома на дороге стоял большой бидон. В него они выливали молоко. Приезжала машина, бидон с молоком увозила, а на его место ставили другой, пустой. Дороги, когда мы приехали были везде замечательные. По краям глубокие кюветы, настил дороги высоко поднят, выбоин не было. Местных жителей и эту семью, дочь и ее мать выселили в тыл за реку Нарву за 10 км. Я видел, как они неохотно укладывали на повозку свои вещи, поверх их лежали два велосипеда. Сзади, за повозкой тянулись привязанные к ней коровы.
Нашей артиллерии было очень много. Всюду были установлены пушки разных систем. Они бьют, не переставая, но немцы тоже не уступают. Железная дорога Нарва — Таллин обстреливается нашей артиллерией. Мне надо было пойти во второй эшелон за реку Нарву. Видел, как около опушки небольшого плотного леса распускали с катушки тонкий металлический трос, и в воздухе выше и выше поднимался аэростат-наблюдатель, прикрепленный к этому тросу. Как только он поднялся в высоту около 200 метров, немцы открыли по нему прицельный огонь. Второй разорвавшийся в воздухе снаряд очень близко от аэростата, вынудил его срочно приземлиться. Выполнив свои дела, я возвращался на плацдарм, к своим. На берегу реки Нарвы стоял выгоревший внутри кирпичный дом. От этого дома начиналась накатанная гладкая дорога по льду. Я подошел и стал смотреть на дорогу и на другой берег реки. Все знали, что дорога немцами простреливается. Лед на ней в разных местах был пробит снарядами. На другом берегу стояли люди. Им надо было перебраться на этот берег, но они колебались и чего-то выжидали. Река в этом месте была широкая, более 500 метров. Но вот с того берега на лед выехала лошадь. Она везла полевую кухню. На передке сидели двое — ездовой и повар. Лошадь сразу же пошла вскачь, а ездовой продолжал драть ее кнутом. Лошадь по льду неслась, как птица. Колеса кухни вертелись так быстро, что им спицы были невидимы, они вместе с ободами слились в единый диск. Мы с замиранием сердца смотрели, как она мчится во весь дух. Вот она уже достигла середины реки, и вдруг… в воздухе свист и треск. Снаряд разорвался. Голова лошади отлетела в сторону, ее отрубило осколком снаряда. Лошадь без головы по инерции немного бежала, потом передние ноги подкосились, она упала и ткнулась в лед кровавым конусом шеи. Как из фонтана лилась кровь из обрубка шеи. На льду образовалась большая лужа крови. Двоих, сидевших на передке, отбросило вперед на лед. Ездового убило, а повар вертелся на льду на одном месте и страшно кричал. Ему перебило позвоночник, передвигаться он не мог.