Ложь путеводных звёзд
Шрифт:
В свете всего этого гнев Ильмадики был полностью оправдан.
Но не гнев беспокоил его. Нечто совсем иное. Килиан считал ложь очень важным инструментом. В отличие от Ланы, он не считал её чем-то плохим. Но вот любовь с ложью несовместима.
А сейчас выходило так, что одна из женщин, которых он любил, лгала ему напропалую.
— Впереди, на десять часов!
Снова очередь пуль, вбивающая в грунт прячущихся черных. Это было легко. Слишком легко. Убивать не должно быть легко.
Минус двое.
Мысли путались. О чем он вообще думал? Так просто все было, пока
Счастлив.
«А чего ты сам хочешь?»
Как бесил его этот вопрос! Он просто хотел быть нужным! Хотел почувствовать, что имеет право существовать! Когда отец не пожелал даже увидеть его… Когда мать гнобили за его рождение… Как легко было принять на веру то, что его существование приносит лишь боль и разочарование! Как он хотел, чтобы хоть кто-нибудь дал ему причину, почему это не так!
«И ты думаешь, Ильмадика не видела, что ты этого хочешь?»
Владычица не могла этого не знать. Она понимала его, как никто иной. Она понимала, что его гложет. Даже в Лане она с самого начала почувствовала угрозу, — еще до того, как ее почувствовал Килиан.
С Ильмадикой он чувствовал, что его понимают. Чувствовал, что он не одинок. С Ильмадикой… и с Ланой. Это было разное чувство, но он не мог отказаться ни от одного, ни от другого.
Вот только одно из них было ложным. Одна из них лишь использовала его.
«Или обе?» — мелькнула предательская мысль, и виски сжало острой болью. Возникло ощущение неизбежной смерти, как от яда медузы ируканджи.
Именно спасаясь от этого чувства, чародей приказал своим солдатам не стрелять, когда они наконец обнаружили последнего из халифатских разбойников. Подправленные триггеры вероятностей привели в негодность винтовку, из которой тот пытался отстреливаться. А Килиан уже приближался со шпагой наперевес.
Он думал, что хоть поединок поможет привести в порядок мысли. Но он не помог. Всего лишь серия механических движений. Боевой клич, в котором не было ни капли жизни. Несколько соударений клинков.
Дзинь.
Дзинь.
Хрусть.
— Возвращаемся в Неатир.
Только после их с Кили приключения в горах Лана поняла, как глубоко проникло рабство в ее мышление. Как глубоко, как незаметно и главное — как бессмысленно!
Вот, например, учитывая ее положение, Килиан запрещал ей покидать пределы крепости. В принципе, можно понять, учитывая все обстоятельства. Но вот что заставило ее решить, будто бы «не покидать пределов крепости» означало «сидеть целыми днями в своей комнате»?!
Сперва Иоланта стала бродить по донжону, как-то незаметно начав наводить тут свои порядки. Несмотря на то, что с момента взятия Неатира прошло уже порядочно времени, местами последствия штурма до сих пор бросались в глаза. Казалось, Кили исправил только то, что всерьез мешало функционалу. Об эстетике и атмосфере ученый даже не задумывался.
Иными словами, крепость остро нуждалась в женской руке.
Именно в тот день, когда он уехал, Иоланта сделала следующий шаг: выбралась за пределы донжона. Начав с того, что встретила рассвет на крепостной стене, она бродила по улочкам всю первую половину дня. Несмотря на войну, жизнь приграничной крепости потихоньку входила в мирное русло. И хотя она мало походила на большой город, тут тоже было на что посмотреть. Интересно, видел ли сам Кили, чем он вообще управлял? Или ему было достаточно цифр: кузницы — две штуки, продовольственный склад — одна штука…
По улочкам сновали люди. И как того ни опасалась чародейка, она не увидела в их глазах ненависти или презрения. Они не считали ее предательницей. Они не считали ее рабыней. Не вдаваясь в тонкости в отношениях вышестоящих, они просто видели в ней женщину, приближенную к их господину. Конечно, они не относились к ней, как к равной: она все-таки принадлежала к аристократии. Но на высокую политику, обращавшую даже близких против друг друга, им было по большому счету плевать.
Именно по этим улочкам Лана прогуливалась, жуя купленное у уличного торговца яблоко, в тот момент, когда в крепость приехали нежданные визитеры. Семь всадников-ансарров в белых мундирах Железного Легиона, они остановились во внутреннем дворе, не тратя времени на то, чтобы поставить лошадей в конюшню.
Смотрелись они очень угрожающе, и почему-то Лана почувствовала, что ей не следует попадаться ей на глаза. Увы, только подумав об этом, она выдала себя резким движением, и ансарры как по команде обернулись к ней.
— Эжени Иоланта Д’Исса.
Их бритоголовый командир вышел вперед, и чародейка смутно припомнила, что его звали Хади.
— Вам придется поехать с нами.
И глядя в его холодные, пустые глаза, Лана твердо решила, что никуда с ними не поедет.
— Благодарю за приглашение, — дипломатично ответила она, — Но я, как вы могли заметить, несвободна в своих перемещениях. Чтобы забрать меня куда-либо, вам придется договориться с Кили… с бароном Ремменом. Он сейчас в отъезде, но сегодня должен вернуться. Если хотите, можете дождаться его в крепости, только умоляю, расседлайте сперва лошадей. Им же неудобно так стоять.
Время. Сейчас главное — выиграть время.
— Вам придется пойти с нами, эжени, — повторил Хади, — И мнение вашего хозяина уже не имеет здесь никакого значения.
Что-то неприятно шевельнулось в душе девушки на этих словах.
— А в чем, собственно, дело? — решила уточнить она.
Говоря эти слова, чародейка на всякий случай сосредоточилась на огрызке яблока в своей руке, наполняя его своей энергией. Если чему эта война и научила ее, то это всегда иметь план «Б».
— Приказом Его Величества, благословленным Госпожой Ильмадикой, вы признаны виновной в измене и черном колдовстве.