Ложь во спасение
Шрифт:
— Да было у нее что-то, от какой-то чухонской ведьмы зелье… Говорила, что приворотное, а так — Бог весть что такое в той ее склянке было.
— Я тебе одно только скажу, братец, — Филипп поднял голову, — ежели с женой моей что случится. Сусанне на свете не жить.
14
— Что же, ты вовсе ничего не помнишь? Бедняжка… — Незнакомая молодая дама покачала головою.
— Скажите же мне, что случилось? — силы к Нелли еще не вернулись, оттого говорила она шепотом.
Молодая
— Кто вы? Кто я? — продолжила Нелли.
— Ах, какая прелесть! — рассмеялась дама. — Ну неужели ты вовсе ничего не помнишь? Что за зелье! Не обманное!..
— Я умоляю вас…
— Не умоляй! Брось вздор! Я буду говорить только тогда, когда пожелаю! — повысила голос дама.
— Сударыня, сжальтесь. — На глазах Нелли показались слезы. — Я чувствую, я знаю — случилось что-то дурное…
— Отчего же дурное? Напротив, все именно то произошло, что и надобно. То, что для тебя и назначено, Елена.
— Так меня зовут Елена? — обрадовалась Нелли. — Верно, я чувствую, что это именно мое имя!
— Да, тебя зовут Елена. Я же — Сусанна Петровна, твоя любящая маменька, — скромным голосом произнесла дама.
— Маменька? Вы моя маменька? Но, позвольте. — Елена кинула удивленный взгляд на даму. — Вы слишком молоды…
— Благодарю! Это действительно так, я молода. Но тебе я маменька. И ты назначена мною в сей монастырь послушницей, Елена.
— Да? — Несколько минут Нелли молчала, осознавая услышанное. — Но отчего я ничего не помню? И как получилось, что я больна?
— От твоего неразумия и непослушания, Елена, вот отчего! Ты решила поступить своевольно и глупо, и вот расплата!
Дама встала и прошлась по келье. Нелли следила за ней глазами. Потом хождение дамы ее утомило, и она перевела взгляд на стены и потолок. Все было тусклое, низкое. Будто под землей, а не в человеческой обители.
— В чем же неразумие? — решилась спросить она. — Я вовсе ничего не помню.
— Неразумие в том, что ты решила бежать с мужчиной.
Изумление было ответом на сие заявление.
— Да-да! Именно так! И этот человек поступил с тобой весьма дурно. Он обесчестил тебя, он посмел тебя даже ударить! И все это я знаю с твоих слов. От этого ты и сделалась больна и впала в беспамятство. Но перед тем, как заболеть, ты изъявила желание отправиться в монастырь и принять там постриг, как и было уговорено меж нами поначалу.
— В самом деле? — Нелли напряженно попыталась вспомнить, но ничто ровным счетом не подсказывало ей прошлого.
Вид дамы был ей неприятен, и как-то не верилось Нелли, что сие была ее маменька или хотя бы просто близкий ей человек, искренне заботящийся о ней. Прошлое было скрыто ровно пеленой, казалось ей желанным и приятным, настоящее же пугало и вызывало недоверие.
— Это в самом деле так? — переспросила она.
— Ты не веришь мне, Елена? — спросила дама. — Как это обижает меня! Что же… Я позову сюда матушку, и она подтвердит тебе
С этим, не слушая никаких слов протеста, дама вышла из кельи и тотчас вернулась назад, но уже вместе с пожилой, внушительного вида монахиней.
— Вот, Елена, матушка Ефимия все расскажет тебе! Подтвердит каждое мое слово!
— Это правда? — начала Нелли. — Правда, что… — Она смолкла, не сумев продолжить.
— Да, дитя мое, — спокойно сказала матушка. — Ты должна была принять постриг в нашей обители, но бежала с мужчиной. Он дурно поступил с тобой, даже пытался погубить тебя, — при сих словах она перевела глаза на даму, у которой было вовсе непроницаемое лицо. — Твое печальное положение — итог твоего же неразумия…
Нелли закрыла глаза.
— Вот это верно, — услышала она голос, — отдохни. Поспи и приди в себя…
Вслед за тем Елена поняла, что обе женщины вышли из кельи. Она тут же открыла глаза. Как же ужасно было то, что они рассказали ей, но была ли то правда? Что-то в душе подсказывало ей, что все было не так: не было в ней ни страха, ни отвращения, ни обиды… Ежели с ней поступили дурно, то отчего нет в душе отчаяния? Отчего не верит она ни даме, ни настоятельнице? Разве так бывает? Хотя она ничего не помнит, но ведь она же не может не чувствовать?
Дверь кельи вновь скрипнула.
— Сестрица, — послышался шепот, — сестрица… Ты спишь?
— Нет, не сплю. — Нелли повернула голову к вошедшей. — Ты кто? — спросила она с любопытством.
Молодая монахиня, только что вошедшая к ней, затворила дверь и хихикнула:
— Вот диво! Ты и впрямь ничего не помнишь, сестрица…
— Сестрица?.. Отчего сестрица? Я же еще не монахиня.
— Нелли, мы с тобою сестры, — терпеливо произнесла монахиня. — Ты — Нелли, я — Алена. Только теперь я сестра Устиния, а ты как была Нелли, так и осталась.
— Нелли? — Елена вздрогнула и села на своем ложе. — Нелли? Верно, верно… — пробормотала она. — Что за знакомое созвучие…
Она перевела глаза на сестру и, пристально глядя на нее, медленно сказала:
— Стало быть, ты — моя сестра Алена?
— Ну да. Меня к тебе, разумеется, не пускали. Ну да я как узнала, что ты здесь, так сразу же и кинулась к тебе, сестрица.
— А что произошло со мною? Как я бежала отсюда? Кто меня обидел?
— Ну, сколь я знаю, никто тебя не обижал, — задумчиво ответила сестра. — Хотя ты мне ничего о Филиппе и не говорила, но я не думаю, чтобы муж твой…
— Как? — воскликнула Нелли. — Мой муж? — произнесла она уже тише, понизив голос в опасении, что ее сейчас услышат и сюда сбегутся все, кому не лень. — Какой муж?
— Да как это какой? А Филипп Илларионыч? Он-то кто? Аль не муж?
— А как же… как же… — забормотала Нелли. — А кто же меня обесчестил?..
— Ну, ежели брак можно считать за бесчестие… — задумчиво протянула сестра, — тогда конечно…
— Расскажи! Расскажи, как было! — потребовала Нелли, ухватив сестру за руку.