Ложь
Шрифт:
Я сняла браслет с его руки.
— Это было мило.
— Он сказал, что это много значит для нее. Он надеялся, что браслет и дальше будет воплощать чувства.
Вернув ему браслет, я протянула руку. Дэниел обернул золотые звенья вокруг моего запястья и застегнул застежку. Подняв руку, я потрясла подвесками.
— А в медальоне что-нибудь есть?
— Фотография церкви.
Я улыбнулась.
— Церковь, где мы венчались. Мне это нравится.
— Она немного выцвела, но если открыть, то сразу видно.
Ногтем
— Он выглядит почти как настоящий ключ, а не как талисман.
Дэниел пожал плечами.
— Ключ к его сердцу, сказал преподобный Уоткинс.
Я вздохнула, прислонилась спиной к виниловому дивану и пошевелила пальцами ног. Даже в сапогах они были холодными. По крайней мере, у меня уже давно не было схваток. Я посмотрела на мужа.
— Я рада, что ты поговорил с ним. Выглядишь спокойнее.
— Это было хорошее решение. Он помог мне больше, чем я могу выразить словами. Энни, у нас все получится.
Глава 29
Арания
— Арания.
Мое имя прозвучало издалека, диван прогнулся и меня коснулось тепло. Открыв глаза, я увидела, что в комнате почти совсем темно. Как и пристальный взгляд, устремленный на меня сверху вниз. Все еще одетый в костюм с Мичиган-Авеню, Стерлинг положил руку мне на бедро.
— К-который час? — спросила я, внезапно осознав, что заснула после того, как допила бокал вина.
Двигаясь вверх, его большая рука коснулась моей щеки.
— Ты ела?
Я заставила себя сесть.
— Темно.
Небо за окнами было бархатисто-черным, город внизу сиял огнями. Там, на озере Мичиган, поверхность была усеяна огнями различных лодок, в то время как выше тьма продолжалась вечно. Оглянувшись на красивое лицо Стерлинга, я увидела, что его черты застыли.
Я покачала головой.
— В чем дело? Почему ты так поздно? Рид сказал, ты возвращаешься домой около семи. Были проблемы с квартирами?
— Квартирами? — спросил Стерлинг.
— Да, что-то о Национальном историческом…
— Нет, — перебил он, — это решено.
Сняв с себя пиджак и оставив его на диване, Стерлинг взял меня за руку и предложил встать.
— Ты уже поела?
Бодрость возвращалось.
— Нет, ждала тебя.
Долгий вздох наполнил комнату, когда он ослабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.
— Тогда пойдем поедим.
— Стерлинг, ты должен дать мне знать, что происходит. Ты постоянно следишь за мной через
— Патрик знает, — сказал он, когда мы шли на кухню.
Мои шаги замерли.
— Неужели? И это твой ответ? Мне плевать, если Патрик знает.
Стерлинг остановился и повернулся ко мне.
— Не делай этого, Арания, только не сегодня.
Мой гнев рос по мере того, как я продолжала идти.
— Что не делать? Я пытаюсь поговорить с тобой.
В поле зрения появились часы на микроволновке.
— Уже больше десяти. Больше десяти вечера.
Каждое заявление было громче предыдущего.
— Когда я проснусь завтра, тебя уже не будет. Обычно так и бывает. Я ждала, чтобы поговорить с тобой сегодня, а ты оставил меня здесь одну до десяти часов. Я чертова пленница в этой квартире. Я должна была быть со своей подругой, с Винни, организовать приветственный ужин, а не торчать здесь.
— Ты никогда не бываешь одна.
— Ты меня слышишь? Я застряла здесь.
Словно не обращая на меня внимания, Стерлинг подошел к духовке и прихватками вытащил остатки курицы на ужин. Очевидно, в какой-то момент Лорна выключила огонь, потому что теперь он не горел, и казался холодным.
— Мы можем разогреть, — предложил он.
Почему так сексуально смотреть на мужчину у плиты, даже если он сам не готовит?
— Стерлинг.
Оставив форму для запекания на плите, он повернулся ко мне.
— Тебе просто придется смириться с тем, что случается всякое. Я имею с ними дело. Они требуют времени. Это то, чем я занимаюсь. Это не может остановиться.
— И ты должен понимать, что я не буду в плену.
Он сделал один большой шаг в мою сторону.
Я ахнула, когда он схватил меня за плечи.
С каждым словом хватка Стерлинга становилась все крепче, челюсти сжимались все сильнее, а слова становились все более отрывистыми.
— Давай, Арания, выговорись. Вытащи это из своего сознания, а потом, когда ты озвучишь свое недовольство, закатишь истерику, мы съедим наш гребаный ужин.
Как он посмел преуменьшить то, что я чувствовала себя ребенком.
— Отпусти меня. Я иду спать.
Его пальцы сжались еще крепче.
— Ты поешь. Это чертовски глупый спор, но раз уж ты его выбрала, то и я предпочитаю его выиграть. — Его хватка ослабла. — А теперь сядь, мать твою, и я разогрею еду.
Когда я только уставилась на него, он перефразировал:
— Ты сядешь, черт возьми?
Пыхтя и бормоча себе под нос несколько уничижительных фраз, я сделала так, как он просил, и только потому, что он просил, сидя на одном из табуретов у стойки. Мой мозг говорил мне, чтобы я отпустила свои опасения, что настроение было неправильным, но если я видела Стерлинга только час или два в день, какой у меня был выбор?