Ложь
Шрифт:
– Нет, Мария, не нужно, раз он не велел посыльному ждать ответного письма.
Взволнованная Вероника подошла к тому самому незарешеченному окну, возле которого толстые стебли вьюнков образовали усыпанную цветами лестницу, чтобы тихой, безмятежной ночью среди тысяч озаряющих небо вывесок и миллионов мерцающих вдали огней постараться отыскать того, кто, стоя у окна другой спальни, испытывает то же, что она. Как знать, быть может, откуда-то оттуда Деметрио де Сан Тельмо смотрит на окна ее спальни.
***
–
– Выслушай меня, отец... послушай... Клянусь, первое, что я сделал – отчаянно закричал: “Нет, я не верю!..” Я не хотел верить в это.
– И потому единственное, о чем ты продолжаешь думать, что Вероника – распутница и вульгарная авантюристка!
– Это не так, папа, совсем не так, ведь она вполне могла угодить в сети любви…
– Любви?.. К кому?.. К этому глупцу Рикардо?..
– Раньше ты говорил, что он был незаурядным человеком. Ты отзывался о нем, как о благородном, обаятельном мужчине, истинном кабальеро.
– Да, конечно, не отрицаю, только при чем здесь это?.. Какая разница, из-за кого порядочная девушка из рода Кастело Бранко потеряла голову…
– Вероника – женщина из плоти и крови, и неважно, что она – Кастело Бранко. Она может любить как все, и, как все сходить с ума, если какой-нибудь мерзавец станет нашептывать ей на ухо завораживающие слова, от которых женщины обычно тают!..
– Никогда бы не подумал, что Рикардо окажется подлецом…
– Люди часто обманываются, думают одно, а на деле – по-другому... Ты много раз говорил о дружбе Вероники с этим человеком.
– Не стану отрицать, Рикардо был больше, чем друг, он был своим человеком в доме, почти членом семьи.
– Они всегда были вместе, и повсюду ходили вдвоем…
– Этого я тоже не могу отрицать. С ними почти всегда ходила Вирхиния, но она возвращалась вся в слезах и жаловалась каждому встречному и поперечному, что они не обращали на нее внимания.
– Куда уж яснее?.. У них были одни и те же увлечения: рисование, игра на фортепьяно, спорт… они читали одни и те же книги.
– Для обвинений всего этого мало. Где доказательства? Будь любезен, предоставь их… Уму непостижимо, как ты мог, не имея ни одного доказательства, поддаться на обман.
– Какие еще нужны доказательства, если и так все очевидно?..
– Кто их видел?..
– Вирхиния…
– Это – неправда!..
– Она не раз своими глазами видела, как Рикардо влезал в комнату Вероники через окно. Вирхиния плакала и клятвенно уверяла меня, что это правда. Она часто видела их, но молчала из жалости и еще потому, что Вероника вынуждала ее молчать!..
– Чушь! Чудовищная и смехотворная небылица.
– Эта чудовищная и смехотворная небылица порвала мне душу в клочья, к тому же она отлично объясняет последующее поведение
– Какое поведение?..
– Вероника мне отказала. Она боится моих признаний в любви и взамен предложила сестринскую любовь, скрываясь за непонятным молчанием.
– Отказала?..
– Да, папа, совесть вынудила Веронику отказать мне.
– Ты не можешь строить домыслы.
– Это не домыслы, папа, это похоже на ужасную правду. Подумай сам: помнишь, ты говорил, что любишь Вернику, как родную дочь, но тебя не ослепляет отцовская любовь. Ты тысячу раз давал мне понять, что…
– Предположим, что Рикардо был влюблен в Веронику. Я тысячу раз видел, как он шептался о чем-то с Вирхинией, и предположим, что она была его жилеткой для слез, задушевной подружкой, которая выслушивала жалобы на муки безнадежно влюбленного…
– Безнадежно?..
– Порой Вероника была очень жестока с Рикардо: посмеивалась, что он недостаточно честолюбив, что он романтик… а он воспринимал ее шутки всерьез.
– Шутки?..
– Конечно… Вероника имеет привычку подшучивать над друзьями, но не использует при этом всякие женские штучки; она достаточно прямолинейна, чтобы говорить открыто, и достаточно смела, чтобы выражать свои мысли, не заботясь о том, что это может кому-то не понравиться…
– Да, Вероника именно такая, но в этом чудовищном случае все сходится на том, что она ломала комедию. Вероника любила Рикардо, и ее шутки были маской, за которой она скрывала душевную правду. Она любила его и хотела заставить измениться, перестать быть ничтожным фантазером-бедняком… и он из любви к ней…
– Ш-ш-ш!.. За дверью кто-то есть. Если это – твоя мать, она ничего не должна знать. Слышишь?.. Ни единого слова!.. Молчи и притворяйся. Ступай, открой дверь…
Джонни послушно пошел к двери.
– Вирхиния?! – удивленно воскликнул он.
– Джонни… Дядя Теодоро… Простите меня, но, проходя по коридору, я услышала ваши голоса. – Вирхиния со страдальчески-печальным, кротким лицом стояла в дверях. – Дядечка, миленький, я не хотела, чтобы ты узнал об этом. Джонни не сдержал слова, но я его не виню. Он так страдает.
Теодоро с трудом сдержался, чтобы не выплеснуть в словах неудержимый гнев, клокочущий в душе. Перед этим кротким смущенным личиком и синими, вечно заплаканными глазами любое, даже самое безобидное возражение кажется неоправданно грубым…
– Я очень плохо поступила, Джонни. Мне не нужно было говорить тебе об этом. Я знала, что ты не сдержишь клятву, не сможешь сохранить в секрете мой рассказ. Но я была в отчаянии, видя, как ты страдаешь из-за Вероники… Я знала, что этот кошмар когда-нибудь случится… Теперь об этом узнают все, узнает тетя Сара… Вероника никогда не простит меня!.. Мне не следовало прощать тебя, Джонни, потому что ты поклялся молчать… О, господи!..
– Тебе незачем так убиваться, Вирхиния. И незачем упрекать Джонни, у него на душе и так всего предостаточно. К тому же, я тоже дал слово молчать, и первый воспротивлюсь тому, чтобы Сара узнала что-то об этом скандале…