Ложь
Шрифт:
– Вероника!..
– Да-да, глупостями, пустой похвальбой и словоблудием, словно ты стал хозяином Вселенной, и трава должна просить у тебя разрешения расти, а звезды – вращаться. Возможно, ты спятил, считая себя полубогом. Так скажи за это спасибо мешкам золота, добытым чужим трудом и преподнесенным тебе на блюде!
– Вероника!..
– Что?.. Тебе пришлась не по вкусу горькая правда? – запальчиво крикнула она.
– Подумай о том, что мог бы сказать тебе я, если бы не решил провести день спокойно!
– Так чего же ты молчишь? Говори, мне хочется послушать, в чем ты станешь упрекать меня? В
Губы Деметрио скривились в горькой и безжалостно-злобной усмешке, исказив черты его лица и придав ему дьявольское выражение. Вероника невольно вздрогнула от ужаса, но ее гордость была сильнее страха и жалости, вызванной отчаянием Деметрио, и она пристально посмотрела на мужа.
– Какая чудесная актриса! – сорвались с губ Деметрио презрительные, полные горького сарказма, слова и полились бурным, стремительным потоком. – Жаль, что ты не на сцене! Какая потеря для театра! Но я не доставлю тебе удовольствия вывернуться, ты не сможешь отрицать свою подлость и бесчестье!
– Деметрио! – не выдержала Вероника.
– Прости, я не собирался оскорблять тебя, я хотел невозмутимо ждать твоего раскаяния.
– Раскаяния? Но мне не в чем раскаиваться.
– Давай, продолжай стоять на своем, тем хуже для тебя! – продолжал Деметрио со злостью. – Только послушай, что я скажу тебе напоследок: “Если хочешь уехать из Мату-Гросу, если хочешь разорвать проклятые узы брака и вернуть себе свободу, тебе придется признать свою вину, придется унижаться передо мной, рыдать и умолять меня, потому что я смогу простить тебя только из жалости!”
– Инженер Сан Тельмо, прошу Вас, подумайте о том, чтобы помириться с женой, – вмешалась в разговор вернувшаяся в комнату и встревоженная услышанным Адела. – К тому же, здесь преподобный Джонсон. Он сказал, что его разыскивала Вероника, и я... я не знаю...
– Скажите ему, пусть войдет, – ответил Деметрио и снова повернулся к жене. – Подумать только, и двух дней не прошло, как ты послала за ним, а преподобный уже тут как тут! Ничего не скажешь, быстро он управился, да только этот бедолага не очень-то тебе поможет. Так и знай, что у тебя нет иного пути выбраться отсюда, кроме того, о котором я сказал: раскаяние, унижение, искупление вины болью и слезами!.. Рано, или поздно этот день наступит… Я сломлю твое высокомерие и растопчу твою дьявольскую гордость. А сейчас – встречай своего преподобного Джонсона! Да поможет тебе он! – Деметрио опрометью выбежал из комнаты, а Вероника быстро спрыгнула с кровати.
– Успокойтесь, Вероника, прошу Вас, – бросилась к подруге Адела. – Вот и преподобный уже здесь.
– Вы звали меня, сеньора Сан Тельмо? – спросил священник, стараясь не встречаться глазами с Вероникой.
– Да, преподобный, простите, что осмелилась побеспокоить Вас.
– Мой долг – помогать нуждающимся, – сдержанно ответил Джонсон, подходя к кровати и стараясь сохранить хладнокровие, – так что я к Вашим услугам, сеньора Сан Тельмо, и готов выслушать Вас.
– Я не хотела злоупотреблять Вашей добротой, святой отец, и вносить в Вашу душу сомнения и тревоги. Я отлично понимаю, как мучительно тяжело живется Вам здесь, где существует лишь один закон – сила, и лишь
– Вы оказываете большую честь, доверяя мне Ваши горести.
– Я не это имела в виду, преподобный. Возможно, я плохо выразилась, или ошиблась в Вас. Если так, я беру свои слова обратно и…
– Нет, Вероника, – преподобный запнулся, – извините, я хотел сказать – сеньора Сан Тельмо, – поправился он, – ради бога простите меня.
– Предпочитаю, чтобы меня называли Вероникой. Вероника де Кастело Бранко – это имя, которое дал мне отец, и я хочу, чтобы меня называли именно так. Я верну обратно данное взаймы имя, – глаза девушки наполнились слезами, она с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться, и ее молчаливая боль проникла в самую глубину пасторской души.
– Сеньора Сан Тельмо, – пролепетал Джонсон.
– Больше не зовите меня так, – попросила Вероника.
– Но ведь именно так я и должен называть Вас. Теперь это Ваше имя, и таким оно будет много лет.
– Нет, преподобный отец, – твердо возразила Вероника, – я решила, что больше оно не будет моим, поэтому не называйте меня так. Мне нужно уехать из Порто-Нуэво и добраться, по крайней мере, до Куябы. В том городишке есть телеграф и транспорт. Там я могла бы действовать, а не быть мебелью. В Куябе есть власть, законы и хотя бы толика правосудия.
– Вы хотите, чтобы я помог Вам бежать? – поинтересовался Вильямс Джонсон.
– Нет, преподобный, это было бы недостойно ни Вас, ни меня, – Вероника гордо выпрямилась.
– И тем не менее, возможно, это – единственный путь…
– Что Вы имеете в виду?
– Рассудите здраво: мы с Вами в сельве, – начал терпеливо объяснять священник. – Сбежать отсюда очень тяжело, поскольку в пути беглеца поджидают тысячи опасностей, но это – единственное, что можно сделать.
– По Вашим словам, единственный путь – сбежать как преступник? Но я не преступница, или Вы думаете иначе, преподобный Джонсон?
– Я ничего не думаю, Вероника. Речь не о том, что я думаю, а о том, что можно сделать.
– Вы были Деметрио другом, преподобный, не так ли?
– Был, – нахмурился Джонсон, – Вы подобрали точное слово.
– Хотите сказать, что Вы ему больше не друг? – Вероника удивленно посмотрела на пастора.
– Сан Тельмо глубоко заблуждается, но я по-прежнему считаю его честным человеком, хотя он вспыльчив, жесток и беспощаден.
– Беспощаден в чем?.. Он рассказал Вам о мести, признался, что имеет против меня? – допытывалась Вероника.
– Я узнал только то, что он не намерен отпускать Вас, он не позволит Вам уехать, – печально пробормотал святой отец.
– Вот как? – Вероника вскипела. – Выходит, то, что он сказал мне незадолго до того, как Вы вошли, было не просто вспышкой гнева, а еще одной продуманной подлостью!
– Прошу Вас, успокойтесь, – мягко попросил Джонсон.
– Я не могу успокоиться, преподобный отец.
– Вы рискуете своим здоровьем.
– Откровенно говоря, мое здоровье… да и сама жизнь гроша ломаного не стоят!