Ложная девятка. Том четвертый
Шрифт:
— Главное, чтобы там были котлеты, — пробормотал я. — А то, что там бывал Пушкин, мой желудок не оценит.
В кафе действительно было атмосферно — старинные зеркала, лепнина, официанты в белых рубашках с бабочками. Мы заказали борщ, котлеты по-киевски и бутылку грузинского вина.
— За твое культурное просвещение! — Катя подняла бокал.
— За мою прекрасную учительницу, — ответил я.
Вино было терпким и ароматным. После музейных залов, в уютном полумраке кафе, с Катей напротив, мне было так хорошо,
— Знаешь, — сказал я, — спасибо тебе.
— За что? — удивилась она.
— За то, что показываешь мне этот мир. Я ведь… я всю жизнь видел только футбольные поля и раздевалки. А оказывается, есть еще столько всего.
Катя накрыла мою руку своей.
— Это только начало. Завтра — Петергоф. Увидишь фонтаны, и все, пропадешь окончательно.
Она была права. Петергоф стал настоящим откровением. Мы приехали туда на второй день, взяв утренний автобус от Балтийского вокзала. Дорога заняла около часа, и всю дорогу Катя рассказывала историю создания дворца, как Петр I хотел затмить Версаль.
Когда мы вышли к Большому каскаду, я просто потерял дар речи. Десятки фонтанов, играющие на солнце струи воды, золоченые статуи — все это выглядело совершенно нереально, как декорация к сказке.
— Ну как? — спросила Катя, явно довольная произведенным эффектом.
— Это… это невероятно, — только и смог выдавить я.
Мы спустились к Нижнему парку, где фонтанов было еще больше. Июльская жара делала прогулку вдоль фонтанов особенно приятной — мелкие брызги долетали до аллей, принося прохладу.
— А хочешь сюрприз? — загадочно спросила Катя, когда мы подошли к неприметной аллее.
— Какой? — насторожился я.
— Пойдем, — она потянула меня за руку.
Мы свернули на боковую дорожку, и вдруг из-под земли ударили струи воды! Я отскочил, но было поздно — футболка уже промокла.
— Фонтаны-шутихи! — смеялась Катя. — Петр I любил так развлекать гостей!
— Ах ты! — я попытался ее поймать, но она убежала, смеясь.
Мы носились по парку, как дети, попадая то под одни фонтаны-шутихи, то под другие. В конце концов, промокшие насквозь, мы упали на траву в тихом уголке парка, тяжело дыша и смеясь.
— Ты с ума сошла, — говорил я, выжимая футболку.
— А ты думал, культурная программа — это скучно? — она лежала рядом, раскинув руки, и солнце играло в капельках воды на ее лице.
Я перевернулся на бок, опершись на локоть, и смотрел на нее. Мокрые волосы прилипли к щекам, тушь немного потекла, но она никогда не была красивее, чем в этот момент.
— Катя, — начал я и запнулся.
Она открыла глаза и посмотрела на меня. В ее взгляде было столько тепла, что слова больше не понадобились. Я наклонился и поцеловал ее. Это был не первый наш поцелуй, но почему-то именно там,
— Пойдем, — сказала она, когда мы немного пришли в себя. — Ты еще не видел Большой дворец изнутри.
Остаток дня прошел как во сне. Мы бродили по дворцовым залам, восхищались видом на Финский залив, фотографировались у фонтанов (благо, солнце быстро высушило нашу одежду). К вечеру, уставшие, но счастливые, вернулись в Ленинград.
Третий день был посвящен прогулкам по городу. Мы начали с Исаакиевского собора. Подъем на колоннаду — 262 ступени по узкой винтовой лестнице — далась нелегко даже мне.
— Уф, — выдохнул я, выбравшись наконец на смотровую площадку. — Это похлеще, чем кросс на предсезонке.
Но вид того стоил. Весь Ленинград лежал как на ладони — Нева с ее мостами, золотые купола соборов, строгие линии проспектов.
— Смотри, — Катя показывала в сторону залива. — В ясную погоду отсюда можно увидеть Кронштадт.
Мы стояли, прижавшись друг к другу, и смотрели на город. Ветер на такой высоте был довольно сильный, и Катя зябко поежилась. Я обнял ее крепче.
— Не жалеешь, что поехала со мной, а не с подругами куда-нибудь на море? — спросил я.
— Ни капельки, — она повернулась ко мне. — Море никуда не денется. А показать тебе Ленинград — это… это важно для меня.
— Почему?
Она задумалась, подбирая слова.
— Потому что хочу делиться с тобой тем, что люблю. Хочу, чтобы ты видел мир так же, как я. Ну, или хотя бы понимал, почему я вижу его именно так.
После Исаакия мы долго гуляли по набережным. Ленинград показывал себя во всей красе — величественные дворцы отражались в темной воде каналов, чайки кружили над Невой, где-то вдали играл уличный музыкант.
Обедали мы в маленьком кафе на Васильевском острове. Простая столовская еда после вчерашнего ресторана, но почему-то эти котлеты с пюре казались вкуснее любых деликатесов.
— Знаешь, что я думаю? — сказала Катя, размешивая сахар в чае.
— Что?
— Что ты не такой простой, как хочешь казаться. Вчера в Эрмитаже, когда ты смотрел на Рембрандта… В твоих глазах было столько всего. Как будто ты понимаешь больше, чем говоришь.
Я напрягся. Иногда Катя была слишком проницательной.
— Просто задумался, — уклончиво ответил я.
— Ярослав, — она посерьезнела. — Я не буду лезть, если ты не хочешь говорить. Просто знай — что бы ни было, я рядом.
В тот момент мне безумно захотелось рассказать ей все. О том, что я из будущего, о второй жизни, обо всем. Но как?
— Спасибо, — только и сказал я, сжав ее руку.
Вечером мы отправились на прогулку по Невскому. Белые ночи делали город особенным — в одиннадцать вечера было светло как днем, и толпы людей фланировали по главному проспекту.