Лубянка — Экибастуз. Лагерные записки
Шрифт:
Победа была одержана, но на душе остался осадок. Ощущение не прошло и на следующее утро после беседы с Левинсоном. Со свойственной мне в те годы решительностью в разговорах с начальством я потребовал прекратить чье бы то ни было вмешательство. В свое время, сразу по окончании наладки процесса, я уговорил Левинсона подписать и тем самым утвердить технологию производства хвостовиков мин. Теперь это говорило в мою пользу. Но вид у Левинсона был какой-то усталый; вроде, он был согласен со мной и подтверждал, что я прав, но лучше, если бы происшествия не произошло. Я окончательно понял, что перед чекистским отделом он защищать меня не будет.
Безнадежность моего положения была очевидна, и говорил я со скрытым отчаянием. Зыбкая почва под ногами была у меня
Как следовало вести войну
С зимы сорок первого и вплоть до начала сорок второго возле депо первого лагпункта стоял неподвижный, полностью экипированный паровоз и всегда пыхтел парами, готовый при первой опасности немедленно эвакуировать высшее начальство и оперчекистский отдел. Он символизировал для нас бегство сатрапов — вершителей наших жизней; служил символом конца их людоедского ига и начала свободы.
Но свободы мы так и не дождались. Немцы заняли Киев, но русское временное правительство создано не было. Нам стало ясно, что Гитлер не освободитель, а захватчик. Но когда до нас дошли достоверные сведения очевидцев о том, как Гитлер морит голодом сдавшихся в плен и в большинстве своем не желавших воевать солдат, и о том, как творили зверства над мирным населением, — мы зачислили его в каннибалы.
Надежды наши рухнули, задача спасения России осложнялась. Велись споры, требовались новые размышления…
Военная наука построена на разборе сражений и операций, которые всегда потом тщательно изучаются с точки зрения возможных решений. При этом вскрывают допущенные ошибки, изыскивают лучшие и верные стратегические и тактические планы.
Ужасы второй мировой войны давно забыты, и новое поколение уже успело стать взрослым. Но в то далекое время мы — рабы в условиях деспотии — искали выход из тисков рабства и воспринимали войну как возможность освобождения не только нашей страны, но и всего мира от чудовищной опасности, таящейся в существе коммунистического режима СССР.
Поэтому я заранее прошу читателя извинить меня и быть терпеливым. Я не могу не поделиться мыслями, которые занимали тогда многих ищущих людей. Мы не строили воздушных замков. Ни я, ни люди схожей со мной судьбы не сомневались в реальности вариантов, которые я попытаюсь изложить на последующих страницах.
В двадцатом веке, с ростом численности населения, промышленности, вооружения, а также в связи с концентрацией носителей отрицательного начала, появились элементы неуправляемых сил разрушения. В девятисотые годы многие правительства делали судорожные усилия загасить ряд возникавших конфликтов. В 1941 году этого достичь не удалось, а если соглашение и было бы достигнуто, на том этапе это было бы временным решением, и через несколько лет неизбежно всё началось бы сызнова. Старая система равновесия между государствами устарела и не была в состоянии оградить мир от разрушительных сил. Государственные деятели практических выводов из этого не сделали. Тогдашние, как они себя называли, реальные политики входящих в Антанту стран с потрясающей силой продемонстрировали устаревшее мышление на отношении к Белой армии в России во время гражданской войны 1918–1920 годов и к возникшему впоследствии коммунистическому режиму. Находясь в плену отживших представлений, они загубили Белое движение, полагая, что таким образом ослабляют Россию и укрепляют свои позиции. В то время они не сумели понять гигантской опасности немедленно налаженной и пущенной в ход машины массового террора, закамуфлированной ложными лозунгами о коммунизме и счастье трудящихся. Это привело к абсолютной власти над жизнью людей на одной шестой части земли и к угрозе закабаления народов всех остальных континентов.
У Запада были две крупные возможности
— не препятствовать задавить его в зародыше немецкой армии генерала Гофмана в 1918 году;
— подвезти Белой армии оставшиеся от мировой войны снаряды, пушки, стрелковое оружие, патроны, а главное — не мешать ей.
И с антинародным режимом было бы покончено.
Быть может, на первых порах ошиблись, не разобрались, но из России бежало свыше миллиона человек, в большинстве умудренных и образованных и недопустимо было не учесть их опыт. Мало того, что голос их не был услышан: чтобы не потревожить свою совесть, Запад еще всячески поносил их за принесенную ими правду и предупреждения.
Запад обратил внимание на книгу верхогляда Джона Рида, описавшего лишь митинги и заседания. Но люди не поверили отважному Сиднею Рейли, не раз спускавшемуся в самую преисподнюю, всё прекрасно познавшему и перечувствовавшему…
Концепции государственных деятелей укладывались в прокрустово ложе стандартных опасений парламентской оппозиции, обличительных статей в левой печати и поражений на предстоящих выборах. Подобные установки хороши для решения многих жизненных проблем, но неприемлемы, когда речь идет о существовании человечества. Во имя избавления от надвигающегося бедствия, чреватого колоссальными для всего мира разрушениями, не нарушая принципов демократии, важно, чтобы решение не зависело от большинства голосов, партийных дрязг и было бы вне давления масс избирателей, так как им ситуация неясна или объяснена превратно, и, следовательно, угроза непонятна.
Государственные деятели тогдашних европейских государств начали понимать угрозу красной диктатуры, лишь когда ее агентура приступила к планомерной разрушительной работе под самым носом демократических правительств. Но договориться ни о чем друг с другом они не смогли и произносили лишь самоуспокоительные фразы. На их глазах произошел погром традиционной формы правления, зародилась хищная, кровавая система воинственного безбожного империализма, непрерывно истреблявшая людей и натачивающая ножи против всего мира, а на Западе даже не было создано солидных центров по изучению методов борьбы с ней. Все пустили на самотек, хотя каждый был не прочь, чтобы этому режиму свернули шею. И время, когда деспотию Сталина можно было сокрушить средствами сравнительно небольшой войны, было упущено. Я имею в виду 1929–1933. годы, когда проводилась коллективизация и уничтожались крестьяне. Тогда можно было:
— объявить ультиматум об открытии границ, чтобы западный мир мог беспрепятственно спасать убиваемых голодом крестьян. В случае отказа — провести морское сражение в Черном море, с уничтожением сталинской флотилии, высадив одновременно десанты в Одессе, Севастополе, Новороссийске, Батуме;
— широко объявить, что война ведется с целью освобождения от кровожадного режима;
— кинуть сильные соединения авиации, которые поддержали бы продвижение танковых соединений и пехоты. С воздуха тоже провести агитационную кампанию, обращая призывы к красноармейцам, крестьянам, рабочим и другим слоям населения;
— установить связи с очагами восстаний; снабдить повстанцев оружием, боеприпасами, провиантом. Тем же — помочь партизанам.
На территории всей страны непременно заполыхала бы гражданская война. Красная армия, состоящая из крестьян, начала бы разваливаться. И за год-полтора со сталинской деспотией было бы покончено.
Правда, это были уже не 1919-20 годы, когда союзники могли вообще не посылать ни одного солдата. Теперь пришлось бы на первых порах выставить армии численностью до двух миллионов человек и понести соответственные потери. Но Запад спас бы российские народы от гибели и рабства. Это была бы одна из самых блестящих войн, которая вошла бы в историю как исполнение высокого долга помощи погибающим, как светлая освободительная война христианских народов против безбожного рабства, уничтожившая гнездо международной заразы и разбоя. Нацизм после этого не имел бы почвы для победы или был бы искоренен в корне.