Лубянская империя НКВД. 1937–1939
Шрифт:
В ближайшую ночь за отцом приехал мотоциклист от Дзержинского. Подробности последовавшей беседы мне неизвестны, но результат был налицо: отец возвратился на официальную позицию.
Упомяну, что секретарем парткома МВТУ в то время работал Маленков. Однако, числясь формально первым лицом партколлектива, он фактически не мог претендовать на соответствующий авторитет. В числе студентов имелись коммунисты с дореволюционным стажем, активные участники гражданской войны, и естественно, что у них личность молодого (с 1920 г.) партийца Маленкова, не имевшего ни особых заслуг, ни выдающихся способностей, пиететом
Об эпизоде с «неудачным» голосованием мне пришлось неожиданно подумать году в 1936-м, когда при очередной встрече с отцом я поделился новейшим достижением уличного мальчишеского фольклора: «троцкист-рецидивист». Мачеха засмеялась, отец же, скорее, нахмурился. Я понял, что совершил бестактность.
Заметным коммунистам долго учиться не давали. Так и отца назначили зам. зав. Иностранного отдела ВСНХ СССР, после чего на три года отправили в Берлин уполномоченным Президиума ВСНХ при торгпредстве.
Грудным ребенком я вместе с матерью переехал к главе семейства из Москвы в Берлин (1925). Там мы и зажили. Я рос на руках у прибывшей вскоре бабушки (со стороны мамы), в помощь которой еще наняли фройляйн Шарлотту. Так получилось, что первым языком, на котором я начал говорить, был немецкий.
Мать, пользуясь надежным «прикрытием» дома, поступила на службу в представительство Нефтесиндиката. Кстати, по словам матери, руководитель синдиката Певзнер был прототипом фадеевского Левинсона из «Разгрома».
В 1928 г. отца назначают председателем правления вновь организуемого акционерного общества «Цветметим-порт»; располагалось это учреждение в здании Камергерского переулка, где ныне обосновалась Академия живописи, ваяния и зодчества.
Таким образом, вся семья вернулась в Москву. Нам четверым были предоставлены две смежные комнаты общей площадью 50 кв. м в квартире на улице Грановского (ныне — Романов переулок). Тогда еще не забыли старого названия улицы — Шереметьевский переулок, замененного в двадцатом году.
Послужной список матери обогатился должностью управделами исполкома МОПРа (международная организация помощи борцам революции), которому принадлежал четырехэтажный дом 4 в Газетном переулке; это здание сейчас отошло к МВД. Там часто бывали такие деятели, как Эрколи (Тольятти), Пик, Ульбрихт, Гротеволь, румын Патрашкану… Возглавляла организацию представительница известной семьи Стасовых Елена Дмитриевна, видная коммунистка.
В 1930 году родители развелись, хотя приязненные отношения сохранили. Отец женился на выпускнице химфака МВТУ, где они ранее и познакомились; она была моложе отца на 10 лет. Затем его снова послали в Берлин, заместителем торгпреда (с одновременным вводом в коллегию Наркомвнешторга), должность по тем временам видная, достаточно сказать, что информация о подобных назначениях помещалась в центральных газетах. Спустя некоторое время к нему присоединилась Лена с новорожденной дочерью Наташей.
К моменту перевода отца в Берлин там торгпредом работал Любимов, который сам выдвинул Жуковского на новую должность и провел это соответствующим решением ЦК ВКП(б). Не всегда беспрепятственная, процедура назначения в данном случае особых сложностей не представила благодаря рангу ходатая. Член партии с 1902 г., Исидор Евстигнеевич, наряду с торгпредством, не только состоял зам. наркома внешней и внутренней
В Берлине отец его уже не застал, а приступил к работе с вновь назначенным торгпредом И.Я. Вейнером. Любимов же занял пост-наркома легкой промышленности СССР, затем случилось повторное (третий раз подряд) избрание членом ЦК на очередном, 17-м съезде партии, а конец дистанции, 1937, ознаменовался известным финишем с клеймом «врага народа».
В 1931 году мама поступила учиться в Московский авиационный институт, МАИ. По рекомендации Московского комитета партии ее зачислили «парттысячницей», таким образом она вошла в группу студентов-коммунистов, которые были приняты и учились на льготных условиях. Очевидно, требования к парттысячникам предъявлялись не слишком строгие, иначе вся затея потеряла бы смысл, так как эти тридцатилетние студенты пришли в институт после большого перерыва в учебе, да и не все имели хорошую подготовку.
Перебирая в памяти товарищей матери, должен сказать, что эти люди не походили на студентов, злоупотребляющих особыми правами, скорее то были труженики, добросовестно относившиеся к учебе, уделявшие немало времени неизбежной общественной работе и лишенные чрезмерных запросов к материальным условиям жизни.
Стипендия парттысячницы составляла сумму, достаточную, чтобы жить с семьей не хуже многих других. Разумеется, помогал нам и отец.
Его в июне 1933 г. отзывают в Москву, предоставляют длительный отпуск, а в октябре назначают заместителем начальника Импортного управления Наркомвнеш-торга.
Дальнейший крутой подъем карьеры датируется февралем 1934 г., когда на XVII съезде отца выбрали членом одного из четырех руководящих органов партии — Комиссии партийного контроля. Это выдвижение имеет свою предысторию.
У отца обнаружились некоторые разногласия с наркомом внешней торговли Розенгольцем. Суть дела сводилась к тому, что отец считал целесообразным предоставление ответственным работникам большей свободы действий с тем, чтобы они могли в необходимых случаях, без промедления, самостоятельно заключать сделки с иностранными фирмами. Хотя с тех пор много воды утекло, мне кажется, уместность подобного требования лучше всего проиллюстрировать (если, конечно, в этом вообще есть необходимость) примером из советского прошлого, когда, предпринимая неожиданные большие закупки пшеницы в Канаде, советские организации потеряли время на предварительные зондировочные акции. Слухи о предстоящих закупках распространились быстро, и в результате соглашение пришлось заключать по новым, резко возросшим ценам.
Свое мнение отец изложил в письме, которое направил Лазарю Кагановичу, занимавшему тогда в сталинской иерархии третье место. Письмо это произвело выгодное впечатление, и в результате отец оказался членом упомянутой комиссии, председателем коей стал сам Каганович; он же эту комиссию в преддверии съезда и комплектовал. Заместителем председателя поставили Ежова; геростратова слава «Ежовых рукавиц» была впереди.
Выдвижение Жуковского Кагановичем было чисто деловой реакцией, поскольку отец перешел в аппарат КПК (руководителем группы внешних сношений). Ибо существовала в принципе и другая возможность — сохранить новоизбранного на прежнем месте работы, хотя и с выросшим партийным рейтингом.