Лучезарная нимфа
Шрифт:
Поверх белых туник консулов, с вышитыми на них пальмовыми листьями красовались пурпурные тоги. В руках аквиллы из слоновой кости. Над головой каждого рабы держали золотые венки, выполненные в виде дубовых листьев.
За консулами тоже в колеснице двигался Марк Аррецин Клемент, друг и соглядатай императора, уже третий год подряд занимающий должность городского префекта.
За консулами и Клементом шли их клиенты и родственники, празднично разряженные, счастливые возможностью покрасоваться перед многочисленной римской публикой. Дальше в открытых носилках двигалась жена Домициана – величественная
Помпу приветствовали громовыми овациями. Особенно неистовствовал цирк, когда из-под ворот на беговые дорожки ступили возницы. Болельщики узнавая, выкрикивали дорогие их сердцам имена, требовали непременных побед, желали удачи в соревнованиях.
Обойдя цирк по кругу нарочито медленным ходом, процессия стала утекать под те же ворота, из которых появилась и вскоре император, консулы, Домиция и префект Города Рима – вечный спутник цезаря – поднялись в богато украшенную ложу. Цирк взорвался новыми овациями, приветствуя их.
Юлия кричала и аплодировала вместе со всеми. Для полного счастья ей недоставало сейчас только собственного брата. Но Корнелий никогда не смотрел на состязания с балкона, предпочитая передние ряды цирка. Сегодня же, по словам Камилла Авдея, тридцатилетнего владельца многочисленных мастерских конной упряжи и самых современных колесниц, присутствующего среди гостей на балконе Юлии, Корнелий не вылезал из конюшен, переживая за выступления своих лошадей и лично радея об их здоровье.
Сосед Юлии справа, дальний родственник Юлия Публия Гая, римский сенатор, довольно молодой мужчина, начал было заигрывать с хозяйкой, но он не нравился ей, и она уже не первый раз мягко намекала ему о бесполезности всех его ухищрений. Сейчас он попытался быть более настойчивым, но она велела ему замолчать и сосредоточить внимание на происходящем в цирке.
Был в разгаре первый заезд. Возницы, одетые в красные, синие, зеленые и белые туники, по цвету той партии, за которую выступали, гнали квадриги, стараясь завладеть внутренним, самым коротким кругом ристалища. От этого на поворотах создавалась давка. Колеса сцеплялись, трещали. Поводья рвались. Лошади дико ржали, свистели бичи. Прямо на глазах у всего цирка возница зеленых, вырвавшийся далеко вперед, налетел колесом на западную мету (поворотный столб). Колесо разлетелось, колесница перевернулась, а горе возница, не успев перерезать вожжи, еще несколько шагов тащился по земле за лошадьми.
– Твой брат, сейчас рвет на себе волосы, – заметил Юлии ее влюбленный сосед-сенатор, – Наверняка поставил на своих…
Он говорил сердито, сам переживая из-за того, что произошло. Все на балконе болели за партию зеленых, для которой Корнелий поставлял коней со своего завода.
Молоденький юноша, сын влюбленного сенатора, вскочил с места и, ударив кулаком по балконному ограждению, закричал:
– Какой идиот так резко натягивает на поворотах!
– А ведь Корнелий говорил, что Луция лучше не выпускать на ристалище, – поддержала юношу рыжеволосая матрона, нервно сжимая и разжимая пальцы. Ее черные, как угли глаза напряженно следили за дальнейшим ходом состязания.
Муж матроны, привлекательный молодой мужчина в тоге сенатора, обернулся к ней, смерив ее таким взглядом, что мог бы, наверное, испепелить весь город. Она ничего не заметила, поглощенная скачками.
– Когда это Корнелий сказал тебе это, Ливия? – с плохо скрываемым гневом осведомился он.
Женщина вздрогнула и уставилась на мужа со страхом.
Юлии не особенно была симпатична рыжеволосая красотка, но она решила вмешаться, дабы не разразился скандал.
– Ливия была у меня на днях, Клодий, – сказала она, – Корнелий же мой частый гость. Мы говорили о лошадях и скачках. О чем еще может говорить мой брат!
Клодий немного успокоился, но все равно с некоторым подозрением косился на жену. Ливия благодарно улыбнулась Юлии, а та только пожала плечами, показывая, что не ждет благодарности с этой стороны.
Во втором заезде зеленому удалось прорваться вперед в самую последнюю минуту. Две колесницы долго шли почти бок о бок, чудом не касаясь друг друга на поворотах. Зеленый был осторожен и, хотя ехал по внешнему кругу, ни на шаг не уступал красному. Перед самым финишем зеленый неожиданно разогнался и первым сорвал красную ленту победы.
Ликованию на Юлиевом балконе не было границ.
Зато потом зеленые долго не выигрывали, вселяя все больше уныния в своих болельщиков.
– Кто поставил правой пристяжной этого испанского мула! – в отчаяние выл молоденький сын сенатора.
– Зачем экономить на коже для поводьев! Они рвутся, словно сделаны из папируса! – орал на Клавдия сенатор.
– Кожа здесь ни при чем! Септия точно перекупили. Он жаден и беспринципен! – кричал в свою очередь Клавдий.
… Скачки шли весь день с переменным успехом, под брань и восторженные овации тысяч зрителей. Занимающие места в амфитеатре и не желающие ничего пропустить, закусывали прямо тут, покупая еду у разносчиков или в лавочках, расположенных под аркадой цирка. Зрителям, наблюдавшим за ристанием с балконов и из окон домов, расположенных над цирком, были, конечно, не так хорошо видны подробности. Зато питались они с большим комфортом.
На широкий балкон Юлиева дома хозяйка подала в полдень поздний завтрак, состоящий из мяса фламинго, по моде того времени до неузнаваемости замаскированном под овощами и приправами, устриц, жареных дроздов, салата из шампиньонов с яйцами. Конечно, не обошлось без гарума (соус из мелкой соленой рыбешки) и крепкого фалернского вина, которое по обычаю разбавляли горячей водой из дорогих дамасского стекла кувшинов. На сладкое принесли медовые колобки, запанированные маком и корицей.
К концу дня, когда предпоследний двадцать третий заезд завершился победой синих, в триклинии Юлии начали накрывать роскошный обед. Смотреть на очередной позор зеленых, которые в этот день, в лучшем случае, приезжали вторыми, никто больше не хотел. Собравшиеся хмурились и явно мечтали о скорейшем завершении неудачного дня.