Лучезарная нимфа
Шрифт:
Сегодня утром, вернувшись домой после длительного ночного бдения, Антония легла было отдохнуть. Вынужденная работать по ночам, она отсыпалась утром, а ближе к вечеру принималась за дела. Но на этот раз сон не шел к ней. Она думала о Корнелие, вспоминала тот взгляд, которым он приворожил ее в их последнюю встречу, свои руки, прижатые к его груди. Если бы не появление Кастора, кто знает, что случилось бы дальше. В Антонии еще тогда начало просыпаться некое, неосознанное пока ею самой чувство, робкое влечение к прекрасному и великодушному юноше. Он
Она поднялась. Взглянула на спящего отца. Тот теперь много спал, а, проснувшись, много ел, набираясь сил после болезни. Антония оставила ему на столе хлеб, сыр и молоко, а сама, прихватив увесистый мешочек с монетами, скользнула за дверь. Она очень хотела увидеть Корнелия, хотя бы еще один, последний раз для того, чтобы поблагодарить и отдать часть долга… Пусть долг будет поводом, а настоящую причину она не назовет никому.
Корнелий принимал просителей и клиентов. Это были обязательные дни, когда выслушивались жалобы, просьбы и прошения. Обеспеченный человек обязан содержать тех, кто не имеет собственного дохода. Чем больше у аристократа кормиться клиентов, тем выше его положение в обществе.
Антония попала в длинную очередь, которая не желала ее пропускать вперед. Ее приняли за такую же просительницу и, ни в какую, не позволяли пройти дальше передней, даже до атриума, в котором тоже скопилось большое количество людей, она не добралась. Девушка села в углу, приготовившись терпеливо ждать. Время от времени сюда заглядывал Марк, приглашая какого-нибудь счастливчика пройти внутрь, скользил по Антонии взглядом, но как будто не узнавал.
Корнелий терпеть не мог такие дни. После приема нескольких десятков просителей у него обыкновенно разбаливалась голова. Еще куда ни шло, если просто просили денег. Но приходилось разбирать семейные дрязги, соседские споры, как-то успокаивать буйных, утешать безутешных, стыковать не стыкуемое.
Когда Марк в очередной раз заглянул к нему в алу, служащую приемной, он готов был уже послать все в Тартар. Только что его измучил своим нытьем ленивый оборванец, клявшийся, что он тяжко болен и ему необходим ежедневный медицинский осмотр иначе он умрет. А Эллий посещает его только раз в неделю, отчего самочувствие несчастного ухудшается день ото дня. Под конец разговора Корнелий озверел и выставил нытика хорошим пинком под зад, заявив, что его лекарь лечит по-настоящему нуждающихся, а не мнящих себя таковыми.
– Сегодня я больше не вынесу, Марк! – вымолвил он, устало откидываясь на подушки узкого ложа, – Сколько их там еще?
– Она здесь, – вместо ответа заявил Марк, – Сидит уже больше двух часов.
Корнелий непонимающе уставился на него.
– «Она» понятие расплывчатое, – заметил он, – Что ты имеешь в виду?
– Господин, ты же сам не свой последние две недели. По моим наблюдениям,
– Она здесь?! – у Корнелия даже голос перехватило от волнения. Он сам не понимал, отчего таким необыкновенным счастьем наполнилось вдруг его сердце.
Головная боль, усталость, вся грязь прошедших дней и тяготы неприятного утра разом слетели с него. Он сорвался с мягкой скамьи, на которой принимал посетителей, оттолкнув Марка, вылетел в атриум. Там он остановился, под взглядами нескольких десятков просителей, видно сообразив, что негоже высокородному патрицию прилюдно вести себя так необдуманно.
– Я скормлю тебя голодным псам! – зашипел он на слугу, – я утоплю тебя в Тибре, я брошу тебя под копыта лошадей на арене цирка! Зачем ты так долго ждал, чтобы сообщить мне это?
Марк, хотя и уверенный в том, что хозяина обрадует появление Антонии, был поражен той силе чувств, которая овладела им при этом известии. Юноша весь дрожал от нетерпения и негодования, вызванного недопустимым, с его точки зрения, промедлением своего слуги.
– Немедленно приведи ее ко мне!
Марк сделал значительное лицо и удалился нарочито неторопливо, чем вызвал новый взрыв ругани себе вослед.
Антония уже отчаялась дождаться своей очереди, когда, появившийся Марк, поманил ее за собой. Очередь недовольно зашумела, но Марк рыкнул на собрание, мгновенно заставив всех замолчать.
Корнелий ждал на пороге алы. Он так не радовался никому, ничему и никогда. Это была даже не радость, а безграничное светлое ликование, наполняющее живой энергией каждую клеточку его тела. До сегодняшнего дня, до этого мгновения новой встречи он сам не понимал, как скучал без нее. Казалось бы, ничего особенного в ней нет. Простая девчонка, которой только и надо-то было немного денег для счастья. Но вот она взглянула на него, и весь мир сосредоточился на ней одной. Он подумал, что ждал ее появления все время, сам себе не отдавая в этом отчета.
Сегодня она выглядела намного лучше прежнего в новом бледно-голубом платье из тонкой шерсти и его, Корнелия, подарке – плаще на бобровом подбое. Золотые волосы, заплетенные в толстые косы, вились по спине, в выбившихся из незамысловатой прически прядях играло утреннее солнце, лившееся через широкие окна атриума. Лицо утомленное, но менее изможденное, чем прежде.
Он молчал, разглядывая ее, и она молчала, также, как и он, радуясь этой встрече. Она почти не ожидала быть принятой им. Зачем богатому патрицию простая певичка с Велабра? Послать к ней целителя, из вежливости поинтересоваться как ей живется – не более того.
Обернувшись на многочисленное собрание в атриуме, Корнелий поманил Антонию в алу и шагнул вслед за ней. Занавесь качнулась, скрывая их от любопытных глаз.
– Антония! – выговорил он, наконец оставшись с нею наедине. Его глаза горели странным огнем, сердце билось так часто и сильно, что его биение было заметно даже сквозь несколько слоев одежд. Ее руки словно сами собой оказались в его руках, он прижал их к груди и у обоих мгновенно перехватило дыхание от столь желанной, но неожиданной близости.