Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов
Шрифт:
— И вы, ваша светлость, именно поэтому стали таким?
— А то почему же? Всё служанки, компаньонки, чьи–то младшие сестренки… Мне дозволена лишь та любовь, которая не вредит равновесию. Что будет, если вдруг я захочу вступить в длительную связь с женщиной или даже, не приведи господь, жениться? Да ничего, кроме жуткой мороки! Там, «наверху», очень глубоко и надолго задумаются, и, прежде чем они дадут ответ, мне успеет надоесть моя избранница. Знакомая проблема? То–то же, любой из нас может с ней столкнуться. А пар все копится да копится, и некуда его выпустить. Эх, если
Гамильтон скептически хмыкнул. Лишь чуть–чуть приоткрыв свои карты, лукавый собеседник мигом вернулся в привычную роль провокатора. Впрочем, вести себя иначе он не мог, и Гамильтон это прекрасно понимал. Но понимать умом — не то же самое, что принимать душой.
— Вы о чем это, ваша светлость? Не угодно ли развить мысль?
— Да я всего лишь…
И тут весь зал ахнул.
Гамильтон сорвался со стула и шагнул к Елизавете. Рука нырнула вправо, в воздух, в тот узелок пространства, где лежал наготове «уэбли–корсар» калибра ноль шестьдесят шесть, выхватила, подняла на изготовку… Но в кого стрелять?
Вот стоит и озирается ошеломленная принцесса. Вокруг нее военные в парадных мундирах, бородатые сановники.
Влево, вправо, вверх, вниз…
Гамильтон не обнаружил того, что могло ее так напугать. Ничего похожего на опасность рядом. Ничего угрожающего в отдалении.
Лиз попятилась, выставив перед собой руки. Все следили за ней, пытались понять, на кого она указывает.
Гамильтон отыскал взглядом людей из своей команды. Почти все застыли в той же позе, что и майор. В нелепой позе телохранителя, не понимающего, кого надо взять на мушку.
Вперед вышел папский посланник и громогласно заявил:
— Вон там стоял мужчина! И он исчез!
Тут воцарился сущий бедлам. Со всех сторон летели крики:
— Оружие! Оружие!
Но Гамильтон знал: нет на свете оружия, под воздействием которого человек, кем бы он ни был, исчезнет в мгновение ока.
Стайки телохранителей — кто в мундире, кто в строгом костюме — устремились к своим начальникам, взяли в кольцо. Завизжали дамы. Гамильтона не удивила такая истерия. Вроде бы все как всегда, каждый на своем месте, но при этом творится нечто непостижимое. То есть нарушено равновесие. Власть имущие этого боятся, как черт ладана.
Какой–то баварский князек завопил, что в защите не нуждается, и ринулся в сторону принцессы. Гамильтон успел заступить дорогу и как бы случайно толкнуть плечом, отчего баварец не удержался на ногах. Сам же Гамильтон встал рядом с Елизаветой и Бертилом.
— Вон в ту дверь, — указал он. — Пошли.
Жених и невеста кивнули и зашагали с приклеенными улыбками. Лишь на миг принц задержатся, чтобы оглянуться на шведских офицеров, устремившихся к нему со всех сторон, и остановить их взмахом руки.
Августейшую пару уже окружили люди Гамильтона, расчистили проход сквозь зал, помогли беспрепятственно выйти через дверь, сопроводили по коридору для слуг, а позади хлынула в помещение лейб–гвардия, отчего там прибавилось толкотни и возмущенных воплей, и майор всей душой надеялся, что не услышит вдруг выстрелов припрятанного кем–то оружия…
Не услышал.
Порой Гамильтон слегка жалел, что не существует организации по надзору за теми, кто способен натворить бед. Но что будет, если подобная организация однажды появится? Наверняка изменится мир — а вот каким образом он изменится, этого даже лорду Кэрни с его любовью к искусственным умопостроениям не предугадать. Во всяком случае, от свободы, которой нынче пользуются Гамильтон и другие офицеры, мигом останутся рожки да ножки. А он свободой очень дорожит. Именно в ней коренится чувство долга, которое заставит майора рискнуть собственной жизнью ради будущего мужа Елизаветы, если вдруг возникнет такая необходимость.
Больше он на эту тему не рассуждал.
— Я его толком не рассмотрела, — объясняла по пути Елизавета, сдерживая голос и выбирая слова, как всегда делала на людях. — Но мне кажется, он из какой–то иностранной делегации…
— На пруссака похож, — уточнил Бертил. — Мы как раз с прусскими дипломатами разговаривали.
— И он вдруг исчез, — добавила Лиз. — Просто взял да и растворился в воздухе прямо передо мной.
— В складку ушел? — предположил Бертил.
— Это исключено, — возразила принцесса. — Ведь зал проверен и перепроверен.
Она взглянула на Гамильтона, ожидая подтверждения. Тот кивнул.
Они уже приблизились к библиотеке. Гамильтон вошел и отдал необходимые приказы насчет охраны. В центре поставили жениха с невестой, заперли дверь и связались с техслужбой.
Техники времени зря не теряли, действовали по чрезвычайной процедуре — но в громадном зале торжеств ничего чрезвычайного не происходило. Так, мелочи: вздорные требования, битье посуды, притворные обмороки (а какими еще они могут быть, если уже давно не делают корсетов без потайных глубин?). Но в целом паника улеглась, и больше никто не пропадал.
Бертил ходил у стеллажей, сцепив пальцы за спиной, и разглядывал книжные корешки; всем своим видом он демонстрировал отвагу и презрение к опасности. Елизавета сидела и обмахивалась веером, улыбаясь помощникам Гамильтона. Наконец улыбка досталась и ему.
Они ждали.
Вскоре техслужба сообщила о приближении гостьи.
Отъехала в сторону стена с книгами, и вошла королева–мать. Она все еще носила траур. Свита старалась не отставать.
Королева–мать пошла прямиком к майору, и все кругом повернулись и напрягли слух. Это же явный фавор! Теперь в их глазах Гамильтон не просто офицер, а важная персона.
— Мы продолжим, — сказала она. — Отнесемся к случившемуся как к пустяковой заминке, а значит, это и будет всего лишь заминкой. В бальном зале все уже готово, сейчас же перебираемся туда. Елизавета, Бертил, ступайте. Джентльмены, вот вы двое, пойдете впереди, а остальные — сзади. Извольте смеяться, входя в зал. Ведь это веселый розыгрыш, забавное недоразумение, типично английская тонкая шутка.
Елизавета кивнула и взяла Бертила под руку. Гамильтон хотел было сопровождать их, но королева–мать остановила: