Лучшая зарубежная научная фантастика

Райаниеми Ханну

Он улыбнулся:

— Очень хорошо.

— Значит, мы не типичная цивилизация, — подвел я итог. — Мы молоды, и находимся где-то на задворках. И все это выведено на основе единственного микроволнового импульса.

— Разумеется, почти все обычные люди слишком тупы, чтобы оценить подобную логику. Вот почему они не бунтуют на улицах. — Он бросил это небрежно. Подобные замечания всегда заставляли меня морщиться, даже когда мы были еще студентами.

Но в чем-то он был прав. Кстати, у меня было ощущение, что большинство людей в глубине души верили в существование инопланетян,

поэтому сигнал для них стал подтверждением, а не шоком. Можете винить в этом Голливуд, но Уилсон иногда предполагал, что мы ищем наших потерянных братьев. Все те другие виды гоминидов, все эти иные разновидности сознания, которых мы убили одного за другим, подобно тому, как уже на моей памяти были уничтожены дикие шимпанзе — разумные и пользующиеся инструментами существа. Мы эволюционировали на тесно населенной планете, и на всех ее не хватает.

— Многие размышляют о том, есть ли у Орлят души, — сказал я. — По мнению святого Фомы Аквинского…

От Фомы Аквинского Уилсон отмахнулся:

— Знаешь, в каком-то смысле к поиску инопланетян нас всегда подталкивали, явно или неявно, теологические чувства. Мы искали в небесах Бога, или какой-нибудь его технологический эквивалент. Кого-нибудь, кто позаботится о нас.Но мы никогда не найдем Его. А найдем мы или пустоту, или новую категорию существ, среднее между нами и ангелами. Орлята не имеют никакого отношения к нам, или к нашим мечтам о Боге. Вот чего люди не видят. И вот с чем людям, в конце концов, придется иметь дело.

Он взглянул на потолок, и я предположил, что он смотрел на Туманность Орла.

— И они будут сильно отличаться от нас. Они живут в адском месте. Не в таком, как здесь. Рукав созвездия Стрельца огибает почти все ядро Галактики, он полон облаков, пыли и молодых звезд. Да и сама туманность Орла освещена звездами, которым лишь несколько миллионов лет. Небо на их планете, должно быть, потрясающее — наподобие медленного взрыва, и совсем не похожее на наше, с упорядоченно вращающимися точечками, как будто мы внутри компьютера. Неудивительно, что мы начали с астрологии и астрономии. Представь, насколько иным должно быть их мышление, раз они эволюционировали под совершенно другим небом.

— Мы этого никогда не узнаем. — Я хмыкнул. — Во всяком случае, в ближайшие шесть тысяч лет.

— Может быть. Зависит от того, какую информацию мы обнаружим в сигнале. Хочешь еще колы?

Но я даже первую банку не открыл.

Вот так и прошел тот день. Мы говорили только о сигнале, а не о том, как у него дела, с кем он встречается. Ни о моей семье, жене и мальчиках — кстати, мы все начали учить язык жестов, чтобы общаться с малышкой Ханной. Сигнал из Орла был нечеловеческим, абстрактным. Его нельзя было увидеть или пощупать, его даже услышать было нельзя без предварительной хитроумной обработка. Но только он и заполнял голову Уилсона. То был Уилсон во всей своей красе.

В ретроспективе это было счастливейшее время в его жизни. Да поможет ему Бог.

2026

— Тебе нужна моя помощь, верно?

Уилсон стоял перед моей дверью, в пиджаке и небрежно повязанном галстуке — вылитый ученый с головы до пят. Вид у него был жуликоватый.

— Как ты узнал?

— А зачем же еще ты сюда явился? Ты ведь никогдане

приходишь в гости. — Что ж, это правда. Он даже практически не писал и не звонил. Кажется, моя жена и дети не видели его уже шесть лет, с похорон нашего отца.

Он призадумался, затем ухмыльнулся:

— Логичный вывод с учетом прежних наблюдений. Можно войти?

Я повел его через гостиную в свой домашний кабинет. Мальчики, которым тогда было двенадцать и тринадцать лет, играли в голографический бокс, и в центре ковра две голограммы боксеров-чемпионов ростом сантиметров в тридцать повторяли движения парнишек. Я представил мальчикам Уилсона. Они его едва вспомнили, и не уверен, что он вспомнил их. Я поспешил вывести его из гостиной. Мальчики переглянулись и изобразили на языке жестов то, что примерно означало: «Ну и придурок».

Уилсон это заметил:

— Что это они изобразили? Это какая-то игра?

Я даже не удивился, что он этого не знает:

— Это британский язык жестов. Мы учили его несколько лет — с похорон отца, когда сблизились с Барри и его женой и узнали, что у них глухая дочурка. Ханна, помнишь ее? Ей сейчас восемь лет. Мы все научились с ней разговаривать. Для мальчиков, думаю, это вроде игры. Знаешь, есть какая-то ирония в том, что ты участвуешь в проекте стоимостью в миллиарды фунтов, чтобы поговорить с инопланетянами в шести тысячах световых лет от нас, но тебя абсолютно не волнует, что ты не можешь общаться с маленькой девочкой в собственной семье.

Он тупо уставился на меня. Я произнес слова, которые, очевидно, ничего для него не значили — ни интеллектуально, ни эмоционально. Уилсон он и есть Уилсон.

Он просто заговорил о работе:

— Сейчас у нас есть данные за шесть лет — шесть импульсов, каждый по секунде. И в них многоинформации. Они используют метод, сходный с нашим мультиплексированием длины волны, когда сигнал делится на секции шириной примерно по килогерцу. Мы извлекли гигабайты…

Я сдался. Вышел, заварил кофейник кофе и принес его в кабинет. Когда я вернулся, Уилсон стоял на том же месте, где я его оставил, точно выключенный робот. Он взял кофе и сел.

— Гигабайты? — напомнил я.

— Гигабайты. Для сравнения, вся «Британская энциклопедия» — всего лишь гигабайт. Проблема в том, что мы не можем понять смысл этой информации.

— А откуда вы знаете, что это не шум?

— Есть методы, чтобы это проверить. Теория информации. Они основаны на экспериментах по общению с дельфинами.

Он вытащил из кармана наладонник и показал мне некоторые результаты.

Первый оказался достаточно прост, и назывался «граф Зипфа». Сообщение разбивается на блоки, которые выглядят как компоненты — возможно, это слова, буквы или фонемы английского языка. Затем делается подсчет частоты: сколько раз встречается «а», сколько раз «е», сколько раз «р», и так далее. Если это случайный шум, то количество букв будет примерно одинаковым, и получится плоское распределение. Если это чистый сигнал без информационного содержимого, то есть строка из одной и той же буквы — а, а, а, а, — то получится график с пиком. Осмысленная информация даст наклонный график, нечто среднее между этими горизонтальными и вертикальными пределами.