Лучшая жена на свете
Шрифт:
– Мадам Ларчмонт. Прошу простить, что заставил вас ждать. Я не мог приехать раньше. – Он поклонился и почему-то расстроился, когда она не подала ему руки.
– Меня окружают такие прекрасные вещи и мне подали такой великолепный чай, пока я вас ждала, что мне не на что жаловаться, милорд. Во всяком случае, не слишком.
Он взглянул на чайный сервиз из серебра на низком столике возле кушетки и отметил пустую чашку и крошки на тарелочке.
– Не желаете ли еще чаю? Или пирожных?
– От такого предложения трудно отказаться. Пирожные были просто божественны. Боюсь,
Господи! Что это он так пялится, будто никогда раньше не видел губ! Он с трудом отвел взгляд, но, кажется, только для того, чтобы посмотреть ей в глаза и разглядеть более светлые пятнышки на зрачках – такие, словно шоколад посыпали сверху корицей. Черт. Он как раз больше всего любит шоколад, посыпанный корицей.
Он откашлялся.
– Представьте себе, это у нас общее. Я тоже обожаю сладкое, – сказал он и показал на кушетку: – Прошу садиться.
Она прошла мимо него, обдав ароматом апельсина, так что у него только что не потекли слюнки.
– А что вы любите больше всего? – спросила она.
– Больше всего?
– Я имею в виду из сладостей. Мне очень нравятся глазированные пирожные. А к шоколаду я питаю особую слабость.
– Я бы не смог отказать себе ни в том, ни в другом. – «И вообще ни в чем, что любите вы…»
Испытав отвращение к своим своевольным мыслям, он сел в кожаное кресло напротив нее. Сейчас их разделяли шесть футов и столик.
– Мне также нравятся марципаны.
Она закрыла глаза и издала звук, очень похожий на кошачье мурлыканье.
– Марципаны, – сказала она почти с благоговением. А он смотрел не отрываясь на ее губы и почувствовал, что они его заворожили. Неужели она не понимает, как соблазнительно выглядит? Она открыла глаза и остановила на нем свой взгляд. – Я их обожаю. Особенно с чашкой горячего шоколада.
– Согласен. Это мое любимое лакомство перед тем, как лечь спать.
– Правда? – удивилась она. – Не бренди и не портвейн с манильской сигарой?
– Нет. Все-таки шоколад и марципан.
– Но это же не модно, милорд, – улыбнулась она и наклонилась к столику. – Вам налить чаю?
– Пожалуйста.
Он откинулся на спинку кресла. Она управлялась с чайником так умело, словно никогда не, была карманницей, а брала уроки светского этикета. Она выглядела совершенно спокойной, ничуть не смущаясь его присутствием. И этот факт раздражал его больше, чем он хотел признаться, тем более что ему приходилось соблюдать внешнее спокойствие. Вопреки подозрениям он не мог не восхититься ее умением держаться. Но для вора это была необходимая черта.
– Сахар?
– Два куска.
Передав ему чашку, она взяла изящные серебряные щипцы.
– Пирожное?
– Это риторический вопрос? – улыбнулся он.
Она улыбнулась в ответ, и на щеках у нее появились две ямочки. Они образовали идеальный треугольник с ямочкой на подбородке, а у него возникло непреодолимое желание познакомиться поближе с этой конфигурацией.
– Нет, милорд. На самом деле я имела в виду, хотите ли вы одно пирожное или несколько.
– Похоже, я совершил тактическую ошибку, признавшись в моей слабости к сладкому.
– Я
– Положите еще одно.
Она добавила пирожное и протянула ему тарелочку. Не спуская с нее глаз, он нарочно задел ее пальцы, когда брал пирожные. Если она испытала такой же трепет от этого прикосновения, как он, она не подала виду.
Подавив досаду, он спросил:
– Что вы имели в виду, сказав, «человек в вашем положении»?
Алекс понадобилось несколько секунд, чтобы ответить, потому что, несмотря на перчатку, прикосновение его пальцев серьезно подорвало ее самообладание.
– Я имела в виду титулованного мужчину, который выбирает себе жену. Думаю, что если бы юные леди узнали о вашем пристрастий к сладкому, вас бы завалили разными сладостями.
– Как же я об этом не подумал? Надо будет дать объявление в «Тайме» о том, что я люблю все сладкое.
Она рассмеялась и взяла себе пирожное.
– Всего одно, мадам Ларчмонт?
– Я уже съела два.
– Я надеюсь, что вы на этом не остановитесь?
– Это было бы светской ошибкой первой степени, если бы я съела больше пирожных, чем хозяин дома.
Он бросил взгляд на серебряное блюдо, где оставалось три пирожных.
– Я не уйду из этой комнаты до тех пор, пока не останется ни одного. Надеюсь, вы не слишком застенчивы и поможете мне в этом.
– Поверьте мне, милорд, у меня много недостатков, но застенчивость не является одним из них.
– Интересная информация, мадам Ларчмонт, хотя, возможно, теперь вы совершили тактическую ошибку, признавшись в отсутствии робости.
– Это не столько признание, сколько предупреждение, милорд. Так чтобы вы были готовы, когда я освобожусь от необходимости вести вежливую беседу и перейду к вопросу об оплате моих услуг. – Увидев, как он удивленно поднял брови, она добавила: – Я решила, что лучше быть откровенной, принимая во внимание наш вчерашний разговор в карете. Мне бы не хотелось, чтобы вы думали, что я говорю одно, а думаю другое.
– В данный момент никто не может вас в этом обвинить. Вам обычно платят до того, как вы приступаете к гаданию?
– Да. Я знаю по опыту, что так лучше. Я поняла, что, если я кому-то говорю то, что не нравится…
– … они не желают платить.
– Вот именно.
– Вы собираетесь сказать мне что-то, что мне может не понравиться?
– Я ничего не собираюсь говорить вам, лорд Саттон. Я полагаюсь лишь на то, что показывают карты.
Он ничего не ответил, а поднес к губам чашку с чаем и посмотрел на нее. Она заставила себя выдержать его взгляд, почувствовав, что они сцепились в какой-то молчаливой схватке характеров, которую она ни за что не проиграет, опустив глаза первой. Поставив чашку, он поднялся и подошел к письменному столу у окна. Достав кожаный кошелек, он высыпал в ладонь кучку монет. Отсчитав нужную сумму, он достал кошелек поменьше и положил в него монеты, потом убрал большой кошелек обратно в стол и подошел к ней.