Лучше не бывает
Шрифт:
— А, может… Ну, конечно, помните жуткую историю с его женой? Мне говорили, что он так и не оправился после ее смерти. Он стал, я заметил, впадать в депрессию… Вы помните этот ужасный случай в прошлом году?…
— Да, — сказал Биран. Он засмеялся коротким, напоминающим взвизгивание животного, смехом. — Как это похоже на Рэдичи с его чертовски дурным вкусом — прийти на работу и застрелиться!
— Кейт, дорогая — Октавиен
— Привет, милый. Как дела?
— У меня все хорошо, — сказал Октавиен, — но на работе случилась неприятность, так что я приеду только утром.
— Как же так, дорогой? Ведь Барби приезжает нынче вечером! — Четырнадцатилетняя Барбара была их единственным ребенком.
— Я знаю, это ужасно досадно, но ничего не поделаешь. Здесь сейчас полиция и вообще полный кавардак.
— Полиция? Что случилось? Что-нибудь ужасное?
— И да, и нет, — сказал Октавиен, — один человек застрелился.
— Господи! Кто-нибудь из знакомых?
— Нет, не волнуйся. Ты его не знаешь.
— Ну и то слава Богу. Мне так тебя жаль, бедный ты мой. Барбара так расстроится, что тебя не будет сегодня.
— Знаю. Но завтра я появлюсь. У вас там все в порядке? Как мой гарем?
— Твой гарем ждет не дождется тебя!
— Рад слышать. Целую тебя, любимая, я еще позвоню вечером.
— Октавиен, ты ведь захватишь Дьюкейна?
— Конечно, он все равно не мог приехать раньше завтрашнего утра, я захвачу его.
— Прекрасно. Вилли жаждет увидеть его.
Октавиен улыбнулся:
— Это ты жаждешь увидеть его, правда, милая?
— Ну конечно, я хочу его увидеть! Он совершенно незаменимый человек.
— Ты получишь его, дорогая. Ты получишь все, что пожелаешь.
— Ты чу-удо!
2
— Все камни надо вынести в сад, — сказала Мэри Клоудир.
— Почему? — спросил Эдвард.
— Потому что камням место в саду.
— Почему? — спросила Генриетта.
Близнецам, Эдварду и Генриетте, было девять лет. Оба долговязые, белобрысые, оба с красивой волнистой копной волос — они были удивительно похожи.
— Это ведь не окаменелости. В них нет ничего особенного.
— Каждый камень — особенный, — сказал Эдвард.
— В метафизическом смысле это абсолютно верно, — Теодор Грей явился на кухню в своем старом халате в темно-коричневую клеточку.
— Метафизика и порядок в доме — вещи разные, — сказала Мэри.
— Где Пирс? — обратился Теодор к близнецам. Пирс был сыном Мэри Клоудир, ему исполнилось пятнадцать.
— Наверху, у
— О боже! — воскликнула Мэри.
Дом постепенно превращался в пляж. У детей в комнатах под ногами шуршал песок, хрустела галька и раздавленные ракушки, а также высохшие останки разнообразной морской флоры и фауны.
— Если Пирсу можно носить в дом ракушки, то, значит, мы можем держать в комнате камни, — рассудила Генриетта.
— Никто не разрешал Пирсу приносить ракушки, — сказала Мэри.
— Но никто ему и не запрещал, верно? — вставил Эдвард.
— Если бы я так отвечала старшим, когда была в вашем возрасте, меня бы отшлепали, — вмешалась экономка Мэри Кейзи. Все в доме звали ее по фамилии «Кейзи», чтобы не путать с Мэри Клоудир. Это звучало как кличка.
— Справедливо, но неприменимо, мог бы ответить Эдвард, — заметил Теодор, — и если вас не затруднит, я хотел бы выпить чашку чая. Чувствую себя не блестяще.
— Бедняжка Кейзи, вот не повезло ей! — сказал Эдвард.
— Я его не останавливаю, — сказала Мэри, — во-первых, потому, что останавливать его уже поздно, а во-вторых, потому, что не каждый день Барбара возвращается домой.
— В споре с близнецами всегда выручала логика.
Барбара Грей не была дома с Рождества. Она заканчивала учебу в Швейцарии. В пасхальные каникулы она каталась с родителями на лыжах… Супруги Грей были страстными путешественниками.
— Некоторые могут себе позволить, — пробурчала Кейзи, вложив в свою реплику туманный намек на разницу в их социальном положении. Она часто отпускала неопределенные, но веские замечания.
— Кейзи, можно нам взять эти куриные лапы? — спросила Генриетта.
— Как тут поддерживать чистоту на кухне, когда дети роются в мусорных ведрах, будто голодные коты…
— Пожалуйста, не надо выгребать оттуда все, Генриетта, — закричала Мэри. Вместе с куриными лапами вывалилась мешанина из скомканной бумаги, кофейных зерен, вялых листьев салата и человеческих волос.
— Меня тут ни во что не ставят, — сказала Кейзи, — моя жизнь здесь не имеет смысла…
— Всякая жизнь не имеет смысла, — изрек Теодор.
— Вы считаете, я вам не ровня…
— Вы нам не ровня, — сказал Теодор, — не принесете ли вы мне чашку чая, будьте добры.
— Заткнитесь, Тео, — сказала Мэри. — Не выводите Кейзи из себя. Вот ваш чай, на подносе.
— Лимонный кекс. М-мм. Прекрасно.
— Вы говорили, что неважно себя чувствуете, — сказала Кейзи.