Лучше не возвращаться
Шрифт:
— Ничего, абсолютно, — отрезал Кен. — Ничего, кроме… — Он замолчал в нерешительности, неуверенный в своей догадке.
— Кроме чего? — спросил я.
— Видишь ли, Оливер следил за экраном, как ты. Пару раз я тоже поглядывал на него. Сейчас я не могу поклясться, но мне показалось, что кривая электрокардиографа — линия, которая отражает частоту пульса, — несколько изменилась. Стоять и следить за ней я не мог. Может, мне и следовало это сделать. А потом, конечно, кривая заметно изменилась, так как была нарушена работа сердца. — Кен нахмурился, серьезно задумавшись. — Мне нужно
— Здесь? — спросил я, оглядываясь.
— Нет, дома. Все мои книги дома. И слава Богу, что они там. Кэри держал свои у себя в кабинете, и все мы могли ими пользоваться, если наталкивались на что-то такое, в чем мы сомневались. То, что не унес пожар, уничтожила вода, — он покачал головой. — Некоторые из тех книг невозможно будет заменить.
— Не повезло вам, — сказал я. — И на этом неприятности не закончились. — Во всяком случае, еще предстоит опознать труп, который обнаружили вечером.
Кен устало потер ладонями лицо.
— Поехали в Тетфорд.
— Ладно. Но, Кен…
— Что?
— До тех пор, пока они не выяснят, чье это тело, не ходи один по темным улицам.
Кен удивленно посмотрел на меня. Он как-то не задумывался над тем, что найденный труп может служить сигналом опасности.
— Это наверняка поджигатель, — возразил он.
— Возможно. Но зачем ему понадобилось устраивать пожар?
— Понятия не имею. Этого никто не знает.
— У меня складывается впечатление, что поджигатель сам не знал, что начнется пожар, до тех пор, пока уже ничего нельзя было поделать.
— Почему ты так считаешь?
— Растворитель, краска — они почему-то оказались там. Если бы ты собирался поджечь здание, разве ты решился бы бросить спичку, зная, что вокруг полно легковоспламеняющихся веществ?
Он подумал и сказал:
— Пожалуй, нет.
— Так что будь осторожен.
— Знаешь, ты напугал меня.
— Вот и хорошо.
Он пристально посмотрел на меня.
— Не ожидал, что ты окажешься таким…
— Каким?
— Таким… таким пронырливым.
Я криво улыбнулся.
— Как коварная игла? Но ведь никто из нас не может всего упомнить. Мы не сразу придаем значение многим серьезным вещам. Понимание, что ты запомнил что-то важное, часто приходит неожиданно и с большим опозданием. Поэтому, если ты вспомнишь что-нибудь такое, что упустил из виду, обязательно расскажи.
— Хорошо, — сказал он твердо, — расскажу.
Викки старалась изо всех сил понравиться Жозефине, матери Кена. Но, что правда, то правда — у них были несовместимые характеры. Викки, порывистой, щедрой, внутренне молодой, несмотря на седину, приходилось искать общий язык с обидчивой, скромно одетой, угловатой женщиной, для которой неодобрительное отношение к тому, что ее окружало, было привычкой. Белинда, отбывающая срок изгнания в кухне решила подзарядиться стаканчиком «Кровавой Мэри» (чтобы успокоить нервы и перестать визжать как сказал Кен, который и приготовил для нее напиток). Стаканчик возымел свое действие, и Белинда заметно подобрела. Мы с Грэгом разговаривали о том о сем, не произнося ничего такого, что стоило бы запомнить. Наконец
— Уникальный человек, — сказал я. — Винн Лиз, так, кажется, его зовут. Он мне ужасно не нравится.
Жозефина Макклюэр, сидевшая рядом со мной, отвлеклась от вилки с аппетитным кусочком, который она собиралась положить себе в рот, и посмотрела на меня. Я как ни в чем не бывало продолжал:
— Он проявил удивительное равнодушие к своей лошади. Ему было наплевать на нее. У меня даже сложилось впечатление, что он желал ее смерти.
— Это невозможно! Такая бессердечность! — воскликнула Викки.
Жозефина Макклюэр положила в рот свой кусочек.
— У некоторых это от рождения, — сказал я.
Кен в очередной раз рассказал о том, как он получил разрешение на операцию от жены Винна Лиза. Он улыбнулся:
— Он сказал, что я не мог разговаривать с его женой посреди ночи, так как она всегда принимает снотворное.
Жозефина Макклюэр язвительно вставила: — Быть женой Винна Лиза — тут без снотворного не обойдешься.
«Вот ты и завелась, уважаемая», — подумал я и в один голос с другими присутствующими спросил почему.
— Кен, — сурово обратилась она к сыну, — ты не говорил мне, что делал какую-то работу для Винна Лиза. Одно это имя! То, что он вытворял, в голове не укладывается. Я думала, он уехал за границу. Держись от него подальше.
Кен уязвленно ответил: — Я не знал, что вы с ним знакомы.
— Я с ним не знакома. Я его знаю. Это не одно и то же.
— А что вы о нем знаете? — спросил я, придав своему голосу такую проникновенность, на какую только был способен. — Расскажите нам.
Она фыркнула.
— Он издевался над лошадьми, и за это его отправили в тюрьму.
Викки издала возглас, полный ужаса, а я спросил — Когда?
— Много лет тому назад. Возможно, лет сорок. Был ужасный скандал, потому что его отец был мировым судьей.
Кен, открыв рот, уставился на нее.
— Ты никогда не говорила мне об этом.
— Не было повода. Я много лет не слышала его вмени. Уж забыла и думать. К тому же он уезжал. Но если этот ваш владелец был так бессердечен наверняка это он и есть. Не так уж много людей носят имя Винн Лиз.
— У вас хорошая память, — сказал я.
— Я ей горжусь.
— А еще у Кена были неприятности с Роном Апджоном, — сказал я. — А о нем вы никаких скандальных историй не знаете?
— Ронни Апджон? — Она слегка нахмурилась. — Мой муж был с ним знаком. И с его стороны было глупо упрекать Кена, что та лошадь выиграла скачки. Кен мне рассказывал.
Я старался ее разговорить: — Он все еще работает? Наверное, у него есть партнеры?
— А, вы имеете в виду старого господина Трэверса? Нет, он был партнером отца Ронни.