Лучше умереть!
Шрифт:
— Я не знала этого, господин Лабру.
— Невозможно!
— Я никогда не лгу. Да и к чему бы мне сейчас лгать? Я прекрасно вижу, что тут и говорить уже не о чем.
— И нисколько не ошибаетесь. Я прошу вас подыскать себе другое место. В конце месяца вы с завода уйдете.
— Значит, — проговорила Жанна, запинаясь от подступавших к горлу рыданий, — вы меня гоните!… Мой муж работал на вас, стараясь изо всех сил, как и положено такому честному человеку, как он. Он погиб на вашем заводе, убит на службе, на посту, как солдат. А вам-то
Господин Лабру пристально посмотрел на Жанну.
— Что вы имеете в виду? — спросил он.
— Несчастная! — вскричал кассир. — Она еще и угрожает!
Жанна рыдала.
— Нет, сударь, — едва слышно ответила она, — я не угрожаю, никому не угрожаю, я принимаю горе, которое обрушивается на мою голову раз за разом, и держу свою печаль при себе… Господин Лабру думал, что может доверить мне эту работу, а я с ней не справилась. Ну и пусть. Я виновата, мне и отвечать. Я уеду, господин Лабру, я не буду дожидаться конца месяца, уйду через неделю. Извольте подыскать кого-нибудь на мое место.
Несмотря на свою жесткость, господин Лабру почувствовал, что растроган.
— Вы глубоко ошибаетесь, несчастное дитя, — мягко сказал он, — никуда я вас не гоню… Я понял, что поступил необдуманно, назначив женщину на совершенно мужскую работу… и вы должны это понять…
— Об этом следовало подумать раньше, господин Лабру.
— Разумеется, но думать мне помешало мое горячее желание как-то помочь вам. Оставайтесь до конца месяца. Тем временем я, конечно же, подыщу вам место, которое куда лучше будет соответствовать и вашему характеру, и вашим способностям.
Жанна, совсем уже обезумев от горя, задыхалась в рыданиях.
— Нет… нет… сударь, — запинаясь, пробормотала она, — через неделю я уйду. Тем более что этот завод был для меня адом. Мне все время казалось, что я ступаю по крови, окруженная скорбными воспоминаниями. Проклятое место, где мой муж встретил смерть, а я — одни лишь неприятности… Я уйду…
И молодая вдова, закрыв лицо руками, бросилась вон из кабинета.
— Несчастная женщина! — сказал инженер, глядя, как она идет по двору. — Я глубоко сожалею обо всем этом. Воскресил все ее горести. Конечно же, намерения у нее были самые добрые, но все получилось шиворот-навыворот. Не знаю, где была моя голова, когда я взял ее на эту работу! Поступил как сумасшедший.
— Вам подсказало это сердце, ваше доброе сердце, господин Лабру, — вкрадчиво заметил кассир.
— Я исполнял свой долг. Священный долг… Долг хозяина перед вдовой погибшего на службе рабочего. Я найду ей место в доме сестры. Это, конечно же, можно уладить.
— Ах, господин Лабру, — заговорил опять кассир Рику, — остерегайтесь действовать по первому побуждению, по крайней мере, в данном случае. Эта женщина только что угрожала вам…
— Разве это угроза?
— Определенно
— Да ну, Рику, вы преувеличиваете! Все-то вам видится в черном свете! Эта несчастная женщина — вдова и мать двоих детей! Муж ее погиб на моем предприятии — да, он допустил небрежность, но ведь он погиб. Я должен для нее что-то сделать, и, конечно, сумею. Если не удастся устроить ее у сестры, дам ей денег — сумму вполне кругленькую для того, чтобы спокойно жить в ожидании работы.
Затем господин Лабру добавил, меняя тему разговора:
— Вы составили баланс?
— Да, сударь, вот он, — ответил Рику и протянул инженеру испещренный цифрами листок.
— Семь тысяч сто двадцать три франка тридцать сантимов…
— Да, господин Лабру. Сейчас я их вам принесу.
— Ну что это у вас за причуда, дорогой Рику? Я должен служить кассиром у собственного кассира! Почему вы не храните деньги в своем сейфе?
— Я уже имел честь объяснить вам, господин Лабру: я страшно боюсь брать на себя такую ответственность. Поскольку живу я не на заводе, то не хочу ни за что отвечать. Если ночью вас обокрадут, я буду очень сожалеть об этом, но мне не в чем будет себя упрекнуть, да и у вас не будет ко мне претензий; и потом, что тут поделаешь, сударь, мне так спокойнее.
— Тогда несите деньги.
Рику отправился за семью тысячами ста двадцатью тремя франками тридцатью сантимами, передал их господину Лабру, а тот засунул деньги в свой личный сейф — эту процедуру ему приходилось делать каждый вечер. Послышался звон колокола, возвещавший конец рабочего дня. Кассир пожелал хозяину всего хорошего и удалился. Рассыльный пришел узнать, не будет ли каких поручений.
— Нынче вечером вы не нужны мне, Давид, — сказал инженер, — можете идти домой.
Давид вышел из кабинета, взял в коридоре свою шляпу и через двор направился к выходу. Основная часть рабочих уже ушла, к дверям спешили самые последние. Рассыльный, прежде чем уйти, заглянул в привратницкую.
— Ну вот! Жорж, — весело и громко позвал он, — ты что же, малыш, и попрощаться сегодня не хочешь со своим приятелем?
Ребенок подошел к нему.
— Что такое? — спросил Давид. — Да у тебя глаза красные. Почему ты плачешь?
— У мамы неприятности… — ответил маленький Жорж.
— Неприятности? — переспросил рассыльный.
Он просунул голову в дверь и спросил:
— Что ж тут такое произошло, госпожа Фортье?
Жанна рыдала.
— Ну скажите же что-нибудь… что у вас случилось?
— Ах! Бедный мой Давид, — пытаясь подавить рыдания, с трудом проговорила Жанна, — я несчастна… так несчастна… меня преследуют несчастья… Меня выгоняют…
— Выгоняют отсюда, вас! — воскликнул пораженный рассыльный. — Быть того не может! Ну не господин же Лабру такое выкинул?