Лучше умереть!
Шрифт:
— Благодарю, шударыня.
— А что за господин вас послал?
— Ошень богатый гашпадин, шударыня.
Овид направился к выходу. «Везет же этой дурехе Люси», — с досадой подумала девушка и вернулась в примерочную.
Дижонец, спускаясь по лестнице, размышлял:
«Она завистлива и ненавидит свою подругу. Не исключено, что это может сыграть нам на руку. В моем деле все средства хороши».
Выйдя на улицу, он остановился.
— Люси приходит сюда лишь в тех случаях, когда нужно отнести выполненный заказ, — пробормотал он. — Значит, средь бела
И, вместо того чтобы уйти, Овид, желая немедленно приступить к осуществлению только что пришедшего ему в голову замысла, вернулся обратно и направился к привратницкой. Привратника не было на месте; его жена готовила обед.
— Простите, сударыня, — обратился он к ней, — я хотел бы кое-что у вас узнать.
— Что вас интересует, голубчик?
— Вы не подскажете случайно, в котором часу кончают работать мастерицы госпожи Огюстин?
Консьержка улыбнулась с понимающим видом — женщина явно знакома была с изнанкой парижской жизни и прекрасно знала, что кроется за подобным вопросом.
— Сами интересуетесь или кто послал?
Овид рассмеялся.
— А вы на редкость понятливая! — заметил он, вкладывая в руку собеседницы луидор. — Нет, конечно же, не сам.
Консьержка взглянула на монету, и улыбка ее стала еще более приветливой.
— А меня хлебом не корми, дай только поболтать, — сказала она. — У госпожи Огюстин разные девушки работают: швеи, продавщицы, примерщицы.
— Именно примерщицы меня и интересуют.
— Ну что ж! Они кончают работу в восемь вечера. Их трое: госпожа Ирма, госпожа Рэн и госпожа Аманда — довольно хорошенькая и кокетливая девушка… она из них самая молоденькая.
— У нее еще на правой щеке родинка внизу?
— Точно.
— А днем они куда-нибудь отлучаются?
— Начиная с одиннадцати, по очереди ходят обедать в ресторанчик неподалеку.
— Спасибо, голубушка.
Узнав все, что нужно, Овид ушел. Мгновение спустя появилась Аманда и, заглянув в привратницкую, спросила:
— Госпожа Барде, у вас ничего для меня нет?
Госпожа Барде с таинственным видом поджала губы.
— Пока нет, но, наверное, будет.
— Что? О! О чем это вы?… Госпожа Барде, миленькая, ну скажите же.
— Сейчас у меня ничего нет, но мне известно, что, по всей вероятности, скоро вы будете получать записочки, ибо кое-кто проявляет к вам интерес.
— Значит, кто-то с вами обо мне говорил?
— Меня расспрашивали по вашему поводу.
— Ой, а кто? Какой-нибудь шикарный господин?
— Речь идет не о том, кто меня расспрашивал; а тот, кто его послал, выглядит, надо думать, вполне шикарно.
— И что же его интересовало?
— В котором часу вы ходите обедать… когда кончаете работать…
— А что вы ответили?
— Ответила, все как есть, а потом принялась вас расхваливать на все лады.
—
— Считайте, что они уже мои.
— Ладно, побегу на обед… я и так уже задержалась.
Аманде Регами было двадцать два года. Она отличалась весьма приятной внешностью и восхитительным умением преподнести себя в красивом платье. Именно поэтому ее и взяли к госпоже Опостин. И роскошно одевали, дабы все могли оценить по достоинству творения модной портнихи, — и выглядела она в них на редкость элегантно; так что ее сначала взяли на работу, а потом уже обучили ремеслу примерщицы.
Будучи напрочь лишена каких-либо моральных устоев, Аманда мечтала лишь о праздности, роскоши и прочих радостях исключительного характера. Идеалом ей служили те женщины, ремесло которых заключалось в том, чтобы быть хорошенькими; в Париже они всегда в центре внимания, и Аманда старалась во всем походить на них. Она знала, что хороша собой, и в радужных мечтах о будущем ей грезились особняк где-нибудь неподалеку от улицы Прони, слуги, карета и открытая коляска, литерная ложа на премьерах и бордоские раки в отдельных кабинетах.
Прежде чем попасть к госпоже Опостин, она год прожила в Жуаньи у модистки, откуда вынуждена была уехать вследствие некоей весьма досадной истории.
В тот вторник, о котором идет речь, примерка платьев пошла у нее вкривь и вкось; скалывая детали, она втыкала булавки прямо в клиенток. Минуты тянулись, как часы. Казалось, никогда эта работа не кончится. Наконец без четверти восемь Аманда прошла в туалетную комнату, сняла роскошное платье госпожи Опостин и надела свой собственный костюм — он был попроще; из мастерской она ушла последней.
На сей раз она не стала задерживаться, чтобы поболтать с консьержкой, а сразу же вышла на улицу, остановилась и огляделась по сторонам. На тротуаре стоял какой-то мужчина лет пятидесяти — в волосах у него уже пробивалась седина; одет он был хорошо и выглядел вполне респектабельно.
— Ну не этот же… — прошептала она.
И неспешно двинулась в ту сторону, где стоял седоголовый господин. В тот момент, когда она проходила мимо, он с улыбкой поклонился. «Вот те на!… Похоже, это он и есть… — подумала Аманда, не слишком, впрочем, удивившись. — Выглядит и в самом деле богатеньким… и весьма приличным господином».
Никак не отреагировав ни на поклон, ни на улыбку, она двинулась дальше, но шла теперь еще медленнее, прибегнув к тем явно рассчитанным на эффект уловкам, которые, как ей казалось, лишний раз подчеркивали элегантность ее походки. Овид спокойно наблюдал за ее маневрами.
«Давай, давай! — думал он, вышагивая вслед за ней. — Ломайся сколько душе угодно, рыбка моя! У консьержки язык длинный… И ты у меня на крючке».
Так, друг за дружкой, они прошли по улице Де Ля Пэ, потом — по бульварам, потом — по Фобур-Монмартр добрались до улицы Мартир. Там примерщица остановилась возле витрины магазина дамского белья. Овид подошел и встал рядом с ней.